Падение к подножью пирамид
Шрифт:
"Так, так, - Петр Петрович, ошарашенный рассказом Гостя, тоже сел.
– А грот, а горящая свеча?" - спросил он.
"Я знаю, - кивнул головой Гость.
– Я был там, когда вы пришли за лодкой. Вы меня просто не увидели. Там есть ниша с боковым углублением. Я стоял там. Но лодку у вас похитил не я, Я нашел ее, брошенную под обрывом, и затащил в грот, чтоб не унесло в море. Что еще?
– спросил Гость.
– Шаги на аккумуляторной? Это очень просто: я влез на гараж, с гаража - на ограду, с ограды - на крышу аккумуляторной. Так же и ушел. Что мне там понадобилось? Ничего особенного. Просто надо было размяться после долгого сидения в погребке. По двору ходить было небезопасно - мог
"А бабы?
– спросил Петр Петрович.
– А скифские бабы на курганах, которые то появлялись, то исчезали? Это что?"
"О-хо-хо, - вздохнул Гость.
– Это действительно, странно. Вы уверены, что бабы появлялись?"
"Уверен. Да и мой помощник видел. И жена его".
"Это странно. Тут что-то другое. Разумеется, я очень хотел, чтобы бабы на курганах появились. Они понадобятся мне для моего фильма. Теперь они, слава Богу, есть, но тогда...
– Гость пожал плечами.
– Тогда я только хотел. Тут что-то другое. Может быть, мое биополе захватило вас?
– он посмотрел на Лукашевского внимательно и настороженно.
– Вы допускаете такое толкование феномена?"
"Но это, кажется, из области фантастики?" - ответил Петр Петрович.
"Кто знает, кто знает..." - Гость помолчал, потом коснулся рукой колена Петра Петровича и напомнил ему об обещанном ужине.
"Конечно!
– спохватился Петр Петрович.
– Сейчас будет ужин".
Гость остался в комнате, а Петр Петрович принялся хлопотать у кухонной плиты. "Надо же!
– думал он.
– Ну надо же!" - и вдруг поймал себя на том, что насвистывает ламбаду. Хотел остановиться, но тут же передумал: душевное облегчение, освобождение от прежних тревожных загадок, которое вдруг подарил ему Гость, было так приятно, что он готов был и запеть. Немного смущала, конечно, история со скифскими бабами, но о них думать не хотелось. В конце концов можно было принять и объяснение Гостя: ну, попал в его биополе вполне в духе нынешнего сумасшедшего времени. Зато все остальное выпало из странного ряда: нет больше головоломок, долой опасения насчет болезни... Есть только этот странный тип, этот приблудившийся Гость, он же, кажется, Режиссер: ведь сам упомянул о каком-то фильме.
Лукашевский решил, что завтра же осмотрит ограду, погребок в гараже, осмотрит Главный Грот - но это уже послезавтра - и найдет в нем ту самую хитрую нишу с боковым углублением. Впрочем, он и теперь уже верил, что все это так: в ограде есть пролом, в погребке остались следы Гостя, а в боковом углублении ниши, о котором он до сих пор не знал, можно надежно спрятаться от посторонних глаз.
"Теперь вот о чем, - сказал он Гостю, когда тот утолил первый голод, теперь, пожалуйста, несколько слов о себе. Я не стал бы вас спрашивать об этом, но вы, согласитесь, некоторым образом морочили меня, выдавали себя за некую внеземную силу, а это, простите, несколько некорректно с вашей стороны. Словом, кто вы?" - спросил Лукашевский.
"Да, - согласился Гость.
– Вы правы. Но было так скучно. Хотелось хоть немного игры. Игра - это моя главная страсть. Я - режиссер. Кстати, так можете меня и называть - Режиссером. Мое настоящее имя вам ничего не объяснит. Да мы, пожалуй, и не встретимся больше: я нашел себе другое пристанище. К тому же наступает пора съемок. Теперь я буду там, на съемках. Потому и пришел к вам с этим откровением. И еще я понял, что вам сейчас нужна душевная уравновешенность, ясность, потому что впереди у вас столько испытаний и открытий. Лишний груз вам ни к чему. Знаю: к истине вы пробьетесь, вы станете ею, - сказав это, Гость охнул и нахмурился, как если бы фраза вырвалась из
– Простите, простите, - извинился он тут же, прижав руку к груди.
– Откуда мне знать... Просто сболтнул. Истина, конечно, не ахти что, не тайна за семью печатями, мы постоянно носим ее в себе, себя не узнавая... Но я, кажется, опять не о том".
"Ладно, - успокоил Гостя Петр Петрович.
– Давайте ото м".
"Да... итак, я - режиссер, - продолжал Гость.
– Беглый режиссер, сумасшедший режиссер... Так меня тут некоторые окрестили. А вообще-то правильно окрестили: я действительно беглый и сумасшедший... Но вы не бойтесь меня, - снова встревожился он.
– Сейчас я вполне нормальный. Так мне кажется.
– А вам?"
"Мне тоже", - ответил Петр Петрович.
"Спасибо, - улыбнулся Гость.
– Вы добрый человек, чуткая душа. Вы помогли мне..."
"Об этом не надо", - попросил Петр Петрович, опасаясь, что Гость так и не доберется до главного в своем рассказе.
"Хорошо, - согласился Гость.
– Не буду. Но все же большое вам спасибо. Говорю это теперь, чтоб потом не забыть. Ведь потом я могу внезапно исчезнуть?
– засмеялся он.
– Не так ли?"
И слова эти, и смех Лукашевскому не понравились: он подумал, что Гость начинает старую игру, и спросил, выдав свое нетерпение: "Так откуда же вы, господин Режиссер?"
"Господин?!
– Гость положил вилку на стол, подпер кулаками бороду и посмотрел на Петра Петровича с благодарным вниманием.
– Мне это нравится сказал он, - "господин Режиссер"... В этом сочетании много правды. Да, да, похвалил он Петра Петровича.
– Вы многое этим сказали. И многое угадали. Не забудьте потом..."
Лукашевский застучал пальцами по столу: Гость снова уклонялся от прямого ответа.
"Хорошо, хорошо, - сказал Гость.
– Вот мой рассказ о себе... то, что я хочу снять - ужасно. Я назвал мой будущий фильм "Вечная война". Но он не о войне, как мы ее себе представляем, а о страшной ненависти к себе подобным, которая неискоренимо сидит в нас. Мы лишь терпим друг друга, когда сыты и одеты. Когда же нам холодно и голодно, в нас пробуждается бес ненависти. На земле должен был бы жить лишь один человек, эта неудачная игрушка, сплепленная Богом. Говорят, что Бог создал нас праведными, а мы пустились во все тяжкие. Но это не так: он создал нас для кровавого спектакля, которым наслаждается... Я понятно выражаюсь?" - спросил Гость.
"Да, понятно, - ответил Петр Петрович.
– Вы хотите снять ужасный фильм о том, как люди, поняв замысел Бога, истребят себя, чтоб не быть игрушкой для его сомнительных развлечений?"
"Именно так!
– обрадовался Гость.
– Вы сказали лучше, чем я. Именно так! Гордые, мы истребим себя, чтобы не быть игрушками".
"Но что дальше?" - спросил Лукашевский.
"Дальше - ничего. Или, как некогда сказал молодой датский принц: дальнейшее - молчание".
"Я спросил вас не о том, - перебил Гостя Лукашевский.
– Я хочу узнать о том, кто вы".
"Ах, простите, конечно, - Гость встал и заходил по кухне.
– Кто я? Я - тот самый режиссер. Когда я показал моим земным коллегам мой сценарий, они решили, что я сумасшедший".
"Земным?
– переспросил Лукашевский.
– А вы - какой?"
"Не в том смысле. Я оговорился, конечно. Но не в том смысле, - Гость остановился у окна и побарабанил пи стеклу пальцами.
– Тут я оговорился, сказал он, обернувшись.
– Не ловите меня на словах. Истинный смысл их в другом: я снимаю фильм не для людей, а для Бога. Люди этот фильм не увидят. Когда он будет готов, людей уже не будет. Кроме одного человека. Ведь я уже сказал, что на земле может жить только один человек".