Падение проклятых
Шрифт:
– Саш, закроешь окно? – попросила его Франциска, почесав и заодно поцарапав глаз отросшими ногтями.
Когда Александр встал задом, из его штанов, где располагается копчик, показалась обложка книги. Странно, что она была спрятана таким образом.
– Эй, что это?
– Что? – Он резко развернулся, и в его волчьих глазах читался страх, написанный жирным шрифтом, таким же, как и непрочитанная надпись на обложке.
– Что у тебя в джинсах? Что за книга? – Она встала, и он тут же увернулся в сторону.
– Ничего.
– Я не слепая, покажи мне.
– Фрэнс… – Он называл ее так крайне редко, было странно, что столь мягко произносились эти
Франциска на мгновение почувствовала неутолимую печаль, что застряла в ее легких на выдохе. Но затем она поняла, что у каждого свои границы личного пространства, а то, что Александр не показал ей эту вещь, не значит, что он ей не доверяет. Просто Франциска не знала настоящих причин. Не знала и то, что это была не книга, а дневник, и надпись на нем гласила «Тонкая грань между ужасным и прекрасным» – именно так Александр решил описать все свои мысли, стихи и строчки песен, что находились внутри. Эта книга сознания была заведена в надежде на улучшение ментального паноптикума, происходившего в нем на протяжении многих лет.
«Сейчас идет урок физики, но я по какой-то причине думаю о бренности. Мы учимся, любим, страдаем, смеемся и плачем, боимся, рвемся и так порой сильно мечтаем. А смысл? Быть может, смысл – потерять? Потерять себя, веру, надежду. И только смерть заглушит всё, примет тебя, и ты навеки уйдешь в темноту. Мы не помним, что было до рождения. Небытие. И ждет ли оно после смерти? И смысл, наверное, в том, что мы оставляем отпечаток в жизни других, а потом жестоко забираем. По своей или по чужой воле – неважно. Но зачем тогда жить, если наше наследие – боль?» – Воробьев А. Запись в дневнике 25 января 1970.
В тот день, спустя полчаса после написанного, началась перемена. Александр, расправляя плечи и слегка засыпая, направился к коридору. Выйдя, он увидел Франциску, что стояла с каким-то парнем в дверном проеме соседнего класса. Этого парня звали Майк Хемптон – скользкий тип, конкретно бесивший Александра по причине своей принадлежности к «крутым», самовлюбленным парням школы. Раньше он со своей компашкой любил задирать что Франциску, что Александра, но сейчас, видимо, что-то изменилось. В тот момент Александр злобно и неподвижно стоял посреди коридора. Его рука сжалась в кулак, когда он увидел, что этот придурок вальяжно облокотился на дверной проем, после чего прядь уложенных до блеска волос слегка коснулась Франциски.
У нее был достаточно непринужденный вид, в то время как Майк хитро улыбался своей противной улыбкой, пытаясь привлечь всё внимание. Он продолжал что-то ей рассказывать, пока его пальцы аккуратно не потянулись поправить ей волосы. В тот миг, если прислушаться к голове Александра, можно было услышать треск, похожий на треск стекла. Это была призма, через нее проходило безразличие, а на поверхности истекало спокойствие – это всё успешно подорвалось миной, на этот раз очень сильной, такой, что повелела ногам набирать ход вперед. Шаг ускорялся, и через пару секунд он вынудил Майка заметить это и в замешательстве произнести: «Привет, Александр, что с тобо…», не успев договорить, как его нос с диким хрустом сломался, заставив галактику звезд появиться в глазах. Франциска, нейроны которой еще не успели сообщить информацию, продолжала смотреть на падающего Майка, что, покрутившись по спирали вокруг себя, грохнулся на грязный и холодный пол коридора. Спустя парад мгновений с ее уст замедленно слетело «какого…», всё больше впитываясь в картину, развернувшуюся на втором этаже школы Толередссколан.
– Что с тобой не так, Воробьев? Шизофрения достигла пика? – с надменной насмешкой сказал Майк, стоявший, вытирая кровь, что не переставала идти из носа.
Подождав секунду, он нанес второй удар, что пришелся Александру ногой по спине, от чего тот в адских муках сжался.
– Хватит! Что ты делаешь?! – Франциска силой оттолкнула Майка и подбежала к Александру.
Он чувствовал, как скоро задохнется кровью во рту, поэтому смачно сплюнул в сторону, в то же время пытаясь подняться на ноги, придерживая одной рукой больное место. Франциска пыталась его остановить, но тот нацелил свой взгляд на разворачивающегося Майка, и далее всё, как в кино.
– Смеется тот, кто смеется последним.
«Сотрясение мозжечка. При ударе идет импульс из центральной нервной системы, и происходит отключение организма. Выдернули из розетки и вставили обратно», – так говорил отец, рассказывая еще совсем юному Александру про свое умение бороться. Но это были разные эстетики: Юрий – русская мафия и мастер спорта по боксу, для которого бои – способ очиститься и преисполниться в своей силе, Александр – «педиковатый» мальчик (так его зовет вся школа), для которого удар – лишь неконтролируемая реакция на вещи, что он не хочет объяснять словами.
Если возвращаться к тому дню, то тут всё ясно – Майк вырубился в тот же момент, когда пришла директриса. Александра хотели исключить, но из-за его тяжелой травмы этого не сделали. Кстати, он пролежал в больнице две недели, и Франциска приходила туда каждый день, пусть даже и объявив обет молчания. Нет, она не была обижена на то, что ее новым прозвищем стало «подстилка шизофреника», а в шкафчик напихали кучу мусора. Ее расстроило то, что когда Александр ударял Майка, он хотел нанести боль себе. И увидев сейчас дневник, она надеялась, что в нем не записаны вещи, делающие то же самое. Но она заблуждалась.
Глава 4. Птица, вылетевшая из гортани
1 июня 1970 был последний школьный день перед долгожданными каникулами. Наступление лета Франциска и Александр провели вместе, так как его родители разрешили остаться у нее на ночевку. Полнолуние в ту ночь заставило их задаться вопросом о выборе превращения между вампиром и оборотнем.
«Я бы стал вампиром, ты являешься одновременно живым и неживым организмом, приравниваясь к паразитам. Ну а также эпоха Просвещения, винтаж, вампирские торжества в масках с бокалами крови вместо вина и неземная красота. Также меня бы звали Ефим, что вечно носит жабо!»
Франциска выбрала обличие оборотня: «Прожив сотни лет, испробовав самую благородную кровь и развратив полностью чью-то родословную, ты всё равно будешь несчастлив, поэтому я не повторю твоей судьбы и стану оборотнем. В моих возможностях будет жить двойной жизнью, такой же, как и сейчас – дневной, а ночной могу собираться в стаю и разрывать в клочья таких, как ты!» Она тогда начала заливаться в жутком смехе, что рассмешило и слегка напугало Александра.
Ночь была веселой, поэтому сну было выделено всего три с половиной часа времени.