Падение проклятых

Гортинская Ариадна

– Мама, я дома!

Как же Сабина любила слышать эту фразу в исполнении дочери.

– Я иду! – голос послышался с кухни так же приятно, как и запах оттуда.

Сабина выбежала в красном фартуке такого же цвета, что и губы. Ее густые волосы были закреплены скрепкой сзади. На аккуратном худом теле была черная водолазка, заправленная в джинсы клеш.

– Здравствуй, милая! – Ее пальцы были в пудре, поэтому, целуя Франциску, она их держала в стороне, дабы ничего не испачкать. Но испачкалась щека – красным. Это рассмешило ее.

– Упс! Иди вымой руки и смой последствие моей

любви! – шутя, сказала Сабина, снова уходя на кухню.

Сделав всё сказанное, Франциска направилась туда же. Сабина делала свой фирменный лимонный рулет. Но помимо скалки, теста, муки, мясорубки и лимонов, на столешнице стоял радиоприемник, из которого сочилась песня Nico – These Days.

– Садись за стол, я поставила тебе суп, а после обеда, думаю, ты уже догадалась, у нас будет лимонный рулет, – произнесла Сабина, усердно заворачивая десерт.

На клетчатой скатерти стояла тарелка куриного бульона с лапшой и морковью. Голодная Франциска опустошила ее за пять минут, после чего, вытирая салфеткой рот, спросила:

– Ты не хочешь пойти в поход?

– Ты же знаешь, у меня сегодня вторая смена.

– И что с того? Она начинается в шесть, а сейчас только полтретьего.

Детские возмущения с поднятыми бровями заставили Сабину засиять:

– Ну да, ты права, давно мы не гуляли.

Ее яблочки на щеках потянули в стороны широкую улыбку этой прекрасной женщины. Ее небольшие клычки привлекали к себе всё внимание, особенно Франциски, которая была убеждена, что ее мама – лиса. В детстве она сказала это ей, уверяя, что ночью та превращается в свое истинное обличье и убегает в лес. Сабину рассмешила эта увлекательная история из уст четырехлетнего ребенка, но Франциска отнеслась к этому крайне серьезно, начав приводить всяческие доказательства, что приводит и до сих пор, но уже с иронией.

После обеда, пока Сабина собирала немного еды в корзинку для пикников, Франциска сбегала к Саге узнать, не хочет ли она присоединиться к ним, на что та тотчас убежала в мастерскую, параллельно крича: «Да! Да! И еще раз да! Ты только посмотри на это небо, какие сейчас оттенки розового! Ох, придется много мешать красок…»

И правда. Франциска сразу вспомнила персиковое небо «Девятого вала» Ивана Айвазовского. Даже со своей нелюбовью к маринистам, небо в работах этого художника завораживало ее.

Довольная Сага вышла к Франциске со всеми нужными и ненужными материалами, начиная от новейшего мольберта, заканчивая засохшими красками ее же года рождения. Несмотря на свой возраст, она одевалась неформально, под стать моде шестидесятых, быть может, даже слишком. Сегодня за ее босоножками сочилась длинная разноцветная юбка, а пышную грудь застегивали яркие желтые пуговицы охра-коричневого пиджака.

– Currunt ad partum! – возгласила она, выходя из дома. Сага часто выкидывала фразочки на латыни, объясняя тем, что это язык искусства. Сегодняшняя подходила как никак кстати, означая «беги творить», что они и сделали.

Выйдя на улицу, их взоры устремились на улыбающуюся им Сабину, стоящую с корзиной в руках. Собравшись вместе, они отправились в путь. Франциске потихоньку достался весь груз, который изначально несла Сага, что стала беззаботно

беседовать с Сабиной о кулинарии. Пока Франциска шла немного в стороне, она вспомнила нужду рассказать маме об их плане с Александром, хоть и со страхом расстроить ее новостью об отъезде через несколько лет, хотя об этом даже было рано думать.

Еле видимая дымка накрыла поля, неподалеку снова жгли траву. Спустившись с холмов, пройдя по фермерской дорожке, они вышли на середину «золотого моря». Колоски пшеницы приятно чувствовались на оголенной коже, создавая на ней бугорки мурашек. Остановившись на небольшом выступе, компания начала располагаться. С этого места гора выглядела гораздо могущественнее, заставляя голову намного выше подниматься вверх. Поезда в тоннеле пока не виднелись, зато виднелся армагеддон облаков, выходящих из-за горы.

– Сегодня мы проработаем именно небо, а если будет время, начнем поле, – сказала Сага, начиная хаотичными движениями водить кисточкой по мольберту.

Первые полчаса, пока Франциска пыталась набраться смелости начать нужную тему, все разговаривали о разном, заставляя еще сильнее бояться перебороть себя. Но один момент все-таки решил расположить храбрость девочки на себя.

– Я тут хотела с вами посоветоваться.

– Рассказывай, милая, – промолвила Сабина, немного потянувшись, лежа на одеяле и поправляя солнечные очки.

– М… мы с Александром захотели начать одно дело…

– Уже звучит предвкушающе, – улыбнулась Сага.

– Мы решили заниматься музыкой, создав группу.

– Ого, – одновременно сказали женщины.

Сабина приподняла очки, уставившись на дочь:

– Это прекрасно, но как вы планируете всё начать?

– Мы всё уже решили, но проблема заключается в том, что не знаем ни одного преподавателя пения, который работает в нужном нам направлении – голос для рок-музыки.

– Стой, стой, стой… р… рок… У моей бывшей сокурсницы есть дочь, которая этим занимается. Она вроде выступает на частных мероприятиях или даже преподает… не помню, – Сага запиналась, и по ее глазам было видно, как она отчаянно пытается нарыть в своем сознании информацию.

– Серьезно? А ты можешь как-нибудь связаться со своей подругой?

– Да, у меня все номера в телефонной книжке записаны, неужели… ох, я настолько стара… – рассмеялась Сага.

– Всё замечательно, но почему ты не сказала мне раньше? – спросила Сабина, подойдя к Франциске.

– Потому что я… – на секунду она задумалась о том, стоит ли ей говорить сейчас об Америке. Было бы легче не сказать, но Франциска не смогла. – Я боялась расстроить тебя тем, что я уеду через пару лет.

– Куда?

– В Штаты.

Сабина вздохнула и потерла руки. Ее взгляд был таким же, каким его представляла Франциска, прокручивая сотни исходов событий. Он был печальным, но не таким, как у тех родителей, что навязывают ребенку свою концепцию, а он её не придерживается. Этот взгляд был провожающе-смиренным, словно птица, примирившаяся с мыслью об улете своего птенца. По этой причине Сабина и не стала говорить, как ей грустно всё это слышать, вместо этого на ее лице появилась улыбка. – Иди ко мне, – она, расставила перед собой руки.