Падение Трои
Шрифт:
— Его никто не учил, — пояснил Леонид. — Он умеет танцевать от рождения. — Теодор опустил дудочку, и козел снова принялся щипать траву. — Нам с фрау Оберманн пора возвращаться в Трою, Теодор. Спасибо.
Они вернулись к дому, где их ждала Мария. Леонид тепло обнял Марию, расцеловал в обе щеки, и она в ответ крепко обняла его. Затем он обнялся с Теодором и похлопал его по спине.
София стояла поодаль, но Мария подошла и поцеловала ей руку.
— Вы навсегда наш друг, — сказала она.
— Я рада.
Теодор вывел мула, накормленного, с приглаженной щеткой шерстью, а Леонид отвязал своего коня
— Khairete! Khairete! — крикнули Мария и Теодор.
Они проехали двести-триста ярдов, с удовольствием вдыхая свежий утренний воздух, как вдруг донесся с фермы громкий пронзительный крик — жалкий, истерический, беспомощный. София в тревоге обернулась, а Леонид никак не отреагировал.
— Это козел забежал в кухню, — объяснил он. — После танцев он часто так делает. — Затем добавил: — А Мария каждый раз кричит.
Они ехали дальше, и скоро стал виден дом хранителя моря.
— Как давно они знакомы с моим мужем?
— Много лет.
— И они последовали за ним в Трою?
— Они считают его покровителем. Опекуном, если хотите.
— Он дает им деньги.
— Поддерживает их. Профессор — очень щедрый человек.
— А взамен?
— Они оказывают мелкие услуги. Вроде этой.
— Прячут некоторые вещи.
— Можно и так сказать. Они сохраняют вещи, которые иначе пропали бы. Профессор хочет создать большой музей древностей, и тогда все его открытия можно будет увидеть в одном месте. Он не собирается оставлять куски Трои в Константинополе или в Париже.
София никогда не слышала ни о каком музее Оберманна, но сумела скрыть удивление.
— Он говорил мне о доме в Афинах. Мой отец согласился помогать ему.
— Да. Речь именно об этом. Вы можете гордиться, фрау Оберманн. Профессор собирается создать свой музей в сердце вашего родного города. Отдавая дань самому Гомеру.
Но по какой-то причине София не испытывала особой гордости, возвращаясь назад по равнине.
В Гиссарлыке София застала мужа лежащим на полу в их комнате. Он держал керамическую чашу и тихонько похлопывал ее. И даже что-то шептал в нее, как показалось Софии.
— Расскажи мне о Скопелосах, — попросила София.
— Они работают на меня. Только и всего.
— Они показались мне таинственными.
— Фригийцы скрытны по натуре. Даже если не владеют тайной, о которой стоит говорить.
— У них есть танцующий козел.
— Безумное животное. Мне претит безумие. — И больше ничего не сказал по этому поводу.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Оберманн опустился на колени на землю.
— Благодарю богов, что дожил до этого дня. — Он наклонился и поцеловал большой серый камень. — Теперь мир станет совсем другим.
В течение нескольких недель после того, как были найдены золотые вещи, велись раскопки поблизости от дворца; Оберманн втайне надеялся, что здесь могут быть найдены еще драгоценности, спрятанные перед тем, как греки завладели городом.
На пятой неделе работ турецкие рабочие копали на территории "кладовой", или "надворной постройки", по определению Оберманна, при основном здании. "Кладовая" была продолговатым строением, шесть на восемь футов. Между дворцом и его внешней стеной шла канава или колея. Там нашли
София видела — это были не случайные царапины: здесь встречались кривые линии и диагонали, были и параллельные линии, причем в определенной последовательности. И тут, начав понимать, она чуть не уронила табличку. У нее задрожали руки, и она положила табличку рядом с собой. Горло перехватило.
София тихонько встала и подошла к мужу и Леониду, которые стояли рядом у стены древнего дворца.
— Генрих, — сказала она. — Генрих. Я нашла вещь, которая может заинтересовать тебя.
Что-то в ее голосе привлекло внимание Оберманна. Он медленно повернулся.
— Да, дорогая?
— Я нашла какие-то надписи.
— В Трое нет надписей.
— Значит, какие-то клейма. Поставленные человеком, несомненно.
— Что ж, давай взглянем на твои клейма.
Они подошли к той стороне траншеи, где работала София. Она указала на плоскую табличку, лежавшую на стене.
Леонид бережно взял ее и стал изучать.
— Не знаю, что и сказать, профессор. Никогда не видел ничего подобного.
Оберманн протянул руки, Леонид осторожно передал ему табличку. Оберманн низко наклонился над ней, словно нюхал или собирался попробовать на вкус. Он оставался в такой позе несколько мгновений, и когда поднял голову, София заметила у него на глазах слезы.
— Где ты нашла это, София?
— Здесь. Здесь их много, они разбросаны по земле. Но, Генрих, это не камни.
— Нет. Не камни. Это глиняные таблички, обожженные на сильном огне. — Он говорил очень медленно и внятно. — Знаешь, что это, София? Это письменный документ. Страницы.
— В Трое не было письменности, профессор. Датировка…
— В Трое была письменность, Телемак. Вот она, письменность Трои. Их слова. Их язык. После трех тысячелетий молчания они снова говорят с нами.
Во второй половине дня они собрали все таблички и решили продолжить работу в этой части раскопа.
Оберманн был молчалив. Он казался рассеянным и сомневающимся. Когда София спросила, отчего он не в духе, он улыбнулся.
— Нет, нет, ничего подобного. Просто еще не могу этого понять. Я растерян. — В дом, где были сложены таблички, вошел Лино. — Вот человек, который видит то, что нам недоступно. Садитесь, мсье Лино. Я покажу вам удивительную вещь. — Лино пальцами правой руки быстро ощупал табличку, которую дал Оберманн.