Падшая женщина
Шрифт:
Надо было отдать Томасу Джонсу должное. У него не было ноги, но уж принципов хватало с избытком. Мало кто из отцов понимал, что между кормилицей и ребенком существует священная связь. Другой на его месте сказал бы миссис Эш, что Гетту отняли от груди и ее услуги больше не нужны. Семья вполне могла отказать ей от места, и никто в Монмуте их бы не осудил. Но мистер Джонс решил оставить миссис Эш при Гетте, чтобы его жена могла посвятить свое время кройке и шитью. О, Нэнс Эш хорошо знала, что такое благодарность!
Но больше всего, конечно, она благодарила Создателя. Дважды в неделю она ходила в церковь, и постоянно читала Священное Писание, и удивлялась Божьей мудрости, и старалась
За окном стояла все такая же непроглядная тьма. Должно быть, сейчас не больше половины шестого, решила Мэри. Начался второй день ее новой жизни.
— Мэри!
Вот что ее разбудило. Ее позвали откуда-то снизу. У миссис Джонс был какой-то особенный напевный выговор — точь-в-точь как у Сьюзан Дигот, поняла вдруг Мэри. Но конечно же это была не ее мать и не ее дом. Это была ее хозяйка, и она будила свою прислугу.
В одну секунду Мэри вспомнила, что из своей собственной жизни шагнула совсем в другую, и внезапно растерялась. Она уткнулась лицом в подушку и задержала дыхание. Услужение. Это слово звучало так безобидно, так повседневно. Люди часто идут в услужение. Я нашел очень приличное место, говорят они. Не хотелось бы потерять место. Но каким бы хорошим ни было это место и где бы оно ни находилось, оно было не для нее.
Чтобы напугать саму себя, она представила бесстрастное лицо Цезаря, его фиолетовые губы. Нет, в Лондоне появляться пока нельзя, это Мэри понимала хорошо. Монмут — это просто чтобы затаиться на время, только и всего, сказала Куколка у нее в голове. Как та вонючая канава, где мы прятались — помнишь? Когда были хлебные беспорядки и толпа вдруг обезумела? Перетерпеть можно что угодно.
— Мэри Сондерс!
Однажды Нэн Пуллен сказала странную вещь про свою хозяйку, ту самую, которая потом передала ее судьям. Хозяева и хозяйки — те же клиенты, только называются по-другому. Ты притворяешься, что тебе хорошо или даже что ты благодарна. Ты им служишь, но по-настоящему они тебя не знают. И нужно брать у них все, что только можешь, потому что, сколько бы они тебе ни платили, этого никогда не будет достаточно — за то, что они просят.
Она оторвалась от подушки и села. Эби лежала рядом, сложив руки на груди, неподвижная, словно надгробное изваяние, и Мэри чуть не подпрыгнула от неожиданности. Она думала, что черная прислуга уже давным-давно на ногах, разжигает огонь в очаге и нагревает воду.
— Доброе утро, — осторожно сказала Мэри.
Эби молча смотрела в потолок.
— Разве ты не нужна там, внизу?
— Я болела.
Мэри вгляделась пристальнее. Ни горячки, ни потливости, ни лихорадки.
— И что же у тебя болит? — с нажимом спросила она.
— Я болела, — повторила Эби и отвернулась к окну.
Когда Мэри проходила мимо хозяйской спальни, ее окликнула миссис Джонс.
— Вам помочь одеться, мадам? — спросила она.
— О нет. — Миссис Джонс влезла в фижмы. У нее была очень тонкая талия. — Я только хотела спросить, хорошо ли тебе спалось.
— Хорошо, мадам. Кажется, Эби заболела, — ровно заметила Мэри.
— А, да. Она мне так и сказала, когда я заглянула рано утром. — Завязки фижм запутались в узел. — Она не такая крепкая, как кажется на вид.
Что, как поняла Мэри, означало — Эби бесстыжая притворщица, но сегодня хозяйке не хочется ссориться.
— Может быть, ты поможешь мне подать завтрак?
— Конечно. — Мэри ловко распутала ленты и завязала их в красивый бантик на пояснице миссис Джонс.
— О, спасибо, Мэри.
Хозяин не обратил на нее никакого внимания, словно бы она была кошкой. Это было непривычно и странно; обычно мужчины в присутствии Мэри начинали снимать с себя штаны, но мистер Джонс, наоборот, продолжил одеваться. Краем глаза Мэри заметила, как он натянул под рубахой льняные панталоны. Ей вдруг страшно, как ребенку, захотелось увидеть то, что осталось от его ноги, но культя скрывалась под широкими складками ночной рубашки. Должно быть, с хозяйством у него было все в порядке, как и у обычного мужчины, — Гетта была тому доказательством. Теперь он надел на здоровую ногу шерстяной чулок и закрепил его подвязкой над коленом. Эта единственная нога была крепкой и волосатой; интересно, хватает ли в ней силы работать за две, подумала Мэри.
Она подняла широкую черную юбку над головой миссис Джонс — прекрасный шелк-поплин, разве что немного тусклый, отметила Мэри, — и помогла хозяйке ее надеть. Потом взяла подходящие рукава и приколола их к лифу.
— О, Мэри, ты очень проворная.
— Спасибо, мадам.
Ее взгляд снова скользнул к хозяину. Он обул свой единственный кожаный башмак и встал. Потом подхватил пустую штанину и закрепил ее сзади маленькой пуговкой, которую жена пришивала ко всей его одежде. После этого он продолжил свой туалет, как и любой другой мужчина. Сюртук у мистера Джонса был довольно старомодный, с широкими, укрепленными жесткой бортовкой полами.
Теперь, когда он был полностью одет, его кудрявая голова смотрелась несколько странно. Мистер Джонс встряхнул свой растрепанный парик, и в воздух поднялось облачко голубоватой пудры.
— Может быть, позвать Дэффи, чтобы он поправил твой парик, дорогой? — спросила миссис Джонс.
Он покачал головой, уселся перед зеркалом и взял в руки гребенку.
Наверное, зарабатывай он хоть десять тысяч фунтов в год, мистер Джонс всегда будет сам заботиться о своем парике. Она ни разу не слышала, чтобы он сказал «мне нужно».
Через неделю мистер Джонс решил, что новая служанка справляется совсем неплохо. Иногда она бывала немного дерзкой, но чего еще ожидать от девушки, которая выросла на улицах большого города. Он слышал, что непочтительность там сродни всеобщей болезни.
Как правило, Мэри Сондерс убирала в доме или работала вместе с хозяйкой, но миссис Джонс то и дело посылала ее в корсетную мастерскую с каким-нибудь сообщением или вопросом. Мистера Джонса немало забавлял тот факт, что девчонка, судя по всему, ни на секунду не забывала о его отсутствующей ноге и это ее заметно смущало. Она то и дело бросалась ему на помощь, что-нибудь достать или принести, так чтобы ему не нужно было вставать. Вероятно, боялась, что он споткнется о выступающую доску пола и грохнется оземь. Мистер Джонс отмахивался от нее и с огромной охапкой корсетов в руках прыгал в другой конец комнаты. Его голова почти касалась невысокого потолка.