Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
– Ты о Гитлере? – удивился Клюфт.
– Не только…
Иоиль внимательно смотрел в телевизор.
– Хм, странно, но ты говоришь, как политик, а не как богослов, – Павел Сергеевич вновь потянулся за бокалом с водой.
– Я говорю так, чтобы мои слова были более доступны, – равнодушно ответил Иоиль.
– Так кто же тогда идеальные люди? – ухмыльнулся Клюфт.
– Идеальные люди – это праведники, те, кто не совершают грехов. Именно такие люди и могут построить идеальное общество, но на земле оно вряд ли возможно. Ты же сам видишь, – богослов указал рукой на телевизор.
На экране показывали кадры репортажа из какой-то горячей точки планеты. Солдаты, стреляли в толпу, резиновыми пулями. Искаженные от ужаса лица незнакомых людей, боль и страх за толстым стеклом кинескопа…
Павел Сергеевич тяжело вздохнул:
– Да? Так к чему тогда, все эти проповеди? Все эти богословия?! Если ты сам говоришь, что идеального общества на земле не построить?
Иоиль посмотрел на старика и грустно улыбнулся. Клюфт увидел, как блеснули его глаза. Они блеснули добротой, огоньком надежды…
Богослов тихо сказал:
– Да не построить, но человек живет надеждой. Верой в хорошее, верой в Бога, только так, он сможет получить то… к чему стремится.
– В раю что ли? – хмыкнул Клюфт.
– Понимай, как знаешь…
Клюфт, вздохнул, он опустил голову и грустно сказал:
– Все это правильно конечно, что ты мне тут говоришь, и все же что мне делать с моим горем? Как мне помочь внуку?
Богослов задумался, так, по крайней мере, показалось Клюфту. Павел Сергеевич с надеждой ждал ответа. Он верил, что Иоиль, поможет, даст совет!
– Скажи мне Клюфт, а ты готов ради того, чтобы твой внук вышел из тюрьмы, сам совершить грех?
Павел Сергеевич, не раздумывая, ответил:
– Конечно, конечно. Ради внука я готов на все! Пусть я будут расплачиваться за грехи! Пусть!
Богослов усмехнулся, он покачал головой и тяжело вздохнул, Иоиль продолжал смотреть в телевизор.
– Странно как-то все это, сам, только что говорил, что твой внук мучается за чужой грех, а тут мне же говоришь, что сам готов ответить за чужой грех.
– Да, но это совсем другая ситуация!
– Ситуация всегда одна. Вот человек, который совершил зло, за которое теперь обвиняют твоего внука, он как должен, по-твоему, понести наказание?
– Как, как,… по закону…
– По какому закону, человеческому?
– Ну, да…
Богослов встал с кресла, он подошел к Клюфту и, глядя на него сверху вниз, тихо сказал:
– Пошли…
Клюфт как завороженный, тоже поднялся со своего места, он, посмотрел на лицо Иоиля, но вновь не смог разобрать его черты, их скрывал полумрак. Богослов повернулся и медленно двинулся вперед. Он словно плыл по квартире, не касаясь ногами пола. Клюфт расслышал лишь шуршание длинного плаща. Они пришли на кухню. В темноте Павел Сергеевич не мог разобрать, что же собрался делать богослов.
– Значит, ты готов совершить грех, чтобы помочь своему внуку?
– Без сомнений, – буркнул старик.
– Тогда все что тебе надо ты найдешь за мусорным ведром…
– Где?!..
Но богослов не ответил, он стоял и молчал. Клюфт наклонился и открыл дверку шкафчика, где стояла мусорное ведро. Рассмотреть, что-то в темноте было невозможно, старик обернулся и хотел, и увидел, он один в темноте помещения.
Богослов исчез…
Клюфт напрягся и тяжело дыша, подошел к включателю. Дрожащей рукой он нажал на клавишу…
…Он все так же сидел в кресле,… напротив, него мигал и бурчал телевизор. Павел Сергеевич встал и с опаской посмотрел в коридор. Где-то в глубине он увидел полоску света, она пробивалась из щели кухонной двери. Клюфт медленно прошел и потянул ручку…
В кухне горел свет. Старик с волнением смотрел на шкафчик, где стояло мусорное ведро. Он не решался открыть дверку. Он боялся, что сон окажется просто сном… и ничем более… И все же пальцы тянулись к ручке…
За ведром Клюфт увидел что-то серое и металлическое. Он нагнулся и встал на колени, чтобы лучше рассмотреть. Когда Павел Сергеевич отодвинул ведро, то увидел, что на полу возле самой стенки лежит кухонный нож, его лезвие было заляпано красно-коричневыми бурыми пятнами.
– Спасибо тебе богослов, – пробурчал Клюфт и зажмурил глаза.
Глава двадцатая
– С вещами на выход! – ревел конвоир в коридоре.
Обитатели камер засуетились и зашумели. Лязганье замка и скрип большой железной двери известили, что к изолятору временного содержания РОВД подъехал автозак…
Послышались маты и проклятия. Дежурные по ИВС начали выводить в коридор тех арестантов, кого полагалось этапировать в тюрьму.
Вилор сидел на нарах и не знал, что делать. Одинокий арестант в камере, беспомощен, если он первый раз попал за решетку. Одевать или нет туфли? И вообще повезут ли тебя в тюрьму?
Но ждать и гадать долго не пришлось, дверь в камеру отворилась и появившийся на пороге милиционер грубо гаркнул:
– Щукин Вилор Андреевич?!
– Да, – неуверенно ответил Вилор.
– Ну, что сидишь?! Вставай и пошел в коридор! На тюрьму поедешь!
Вилор торопливо надел туфли и выскочил из камеры. В коридоре, словно в очереди к врачу стояли несколько человек. Они ждали очереди подойти еще к одному милиционеру, который сидел за столом и заполнял, какие-то бумажки.
– Фамилия, статья! – покрикивал он на арестантов.
Те безропотно бубнили ему свои данные и, забирая какие-то узелки и сумки, выскакивали в другой коридор.
Дошла очередь и до Вилора:
– Щукин Вилор Андреевич! – рявкнул он, не дожидаясь вопроса.
Милиционер недовольно посмотрел на него и спросил:
– Вещи есть?
– Нет, только ремень…
Ему, бросили целую связку ремней и, прикрикнули:
– Выбирай свой…
Щукин с трудом нашел в этом клубке пряжек и хлыстов свой ремень и, вытащив его, вопросительно посмотрел на сидящего за столом милиционера. Тот махнул рукой в сторону коридора и прикрикнул: