Палачка
Шрифт:
Он вскочил с пола как ошпаренный, побросал в дорожную сумку все, что попалось под руку, сорвал с вешалки оранжевую ветровку, схватил лыжи и ринулся вниз по лестнице. Влезть в набитый трамвай ему не удалось, а рисковать, ожидая следующего, не стал. Он мчался по обочине шоссе, голосуя каждой машине, но с расстегнутой сумкой и незапакованными лыжами производил впечатление буйнопомешанного. Так он пробежал через полгорода и явился к месту сбора, едва не падая в обморок. Ждали только его.
— Ну разумеется! — иронически произнес доцент Шимса. — Пан Машин!
И дал сигнал к отъезду. Забыв, что надо за что-нибудь ухватиться, Рихард потухшим взглядом искал свою любимую. Автобус резко тронулся с места, и он упал. Парни загоготали. Когда ему удалось встать и уцепиться за поручни, он вновь огляделся и увидел на переднем сиденье Лизинку. Рядом с ней сидел профессор Влк.
Никогда еще минуты и километры не казались ему такими бесконечными. Пережить их помогало предвкушение того, как потом он будет восходить с ней к вершинам любви. Лишь только автобус остановился, он выскочил первым в таком нетерпении, что оставил лыжи и сумку. Пришлось ждать, пока вылезут со своим барахлом остальные. Едва он забрался обратно, автоматические двери захлопнулись, и он должен был несколько минут колотить в стекло, прежде чем его заметил водитель, который перед обратной дорогой подкреплялся кофе в баре неподалеку. Чтобы догнать своих, ему снова пришлось бежать во весь дух, обливаясь потом. Подъемник уже тронулся. На этот раз его поджидал сам шеф.
— Ну разумеется, — ледяным тоном сказал профессор Влк, — опять пан Машин!
Они заняли места на сиденье с двух сторон и, покачиваясь, стали возноситься над деревьями. Земля уходила вниз, а белоснежные вершины начали приближаться. Все было, как он себе и представлял, но вот при каких обстоятельствах? Рядом с ним сидел насупившийся профессор. И лишь когда они миновали первую опору, далеко впереди в вышине он разглядел маленький нимб Лизинкиных волос. Рядом с ней сидел доцент Шимса.
Казалось, в этот день неприятностям не будет конца. Когда раздались удары о рельс и столовую с шумом заполнили молодые учителя, приехавшие раньше них, и молодые палачи, которые, естественно, представились будущими поварами и кондитерами, Рихард тотчас занял два места. А потом у него потемнело в глазах. Руководители обеих учебных групп решили усесться вместе за центральный стол и символически пригласить за него по ученику и ученице с каждой стороны. От ПУПИКа выбрали Альберта и Лизинку.
До супа Рихард почти не дотронулся, мясо лишь поковырял вилкой. Он не спускал глаз с центрального стола. Лизинка ела молча; когда она наклоняла голову над тарелкой, волосы превращались в золотую вуаль, скрывавшую ее от назойливых взглядов. Рихард мысленно поблагодарил Лизинку за это — тем более что заметил, с каким интересом на нее поглядывает парень из ПУЧИЛа, сидящий возле своей директрисы. Правда, неказист: роговые очки, жиденькие волосики, толстая задница, и вообще явная склонность к полноте — в общем, Рихарду не соперник. В самом конце обеда (блинчик он отдал Шимону) Рихард наконец перехватил Лизинкин взгляд. Он был готов поклясться, что она чуть заметно улыбнулась. К нему сразу же вернулось хорошее настроение. Он уже предвкушал, как выложит свой главный козырь.
После обеда он не пошел с опытными спортсменами на горнолыжную трассу, а, как и планировал, остался со всеми на учебной лыжне. Покатался немного, но и не открывал раньше времени карты. Иногда Лизинка падала, и тогда внутри у него все сжималось от боли, но чаще радовался, видя как валился в снег очкастый кретин, сидевший с ней за одним столом. Ему было только на руку, что у девушки будет возможность сравнить их. А затем в подвале, пока складывали лыжи, ему удалось самое главное — сказать ей пару слов с глазу на глаз.
— Сразу после ужина, — настойчиво зашептал он, — у первой сосны, справа над базой. Обязательно приходи, я для тебя кое-что приготовил!
Вечером он первым ушел из столовой, спустился в подвал и через запасной выход выбрался прямо к правому подножию горы. Поднимаясь по склону, он повторял в такт шагам:
— Цветок любви в твоей руке…
И он оказался первым у сосны. Через минуту под его ногами засветились огоньки сигарет. Над головой горели светильники гигантских солнц. Взошла и луна, озарив своим светом великолепную природу — сцену, обрамленную кулисами гор.
— Нас не пугает высота, что отражается в глазах… — прошептал он две строчки своего стихотворения и удивился: как он смог, запершись у себя в комнате, так точно передать настроение этой мину ты?
Через некоторое время он заметил, что у турбазы стало тихо и безлюдно. Он огляделся. Никого. Прислушался. Снег нигде не скрипел. Он спустился на несколько шагов посмотреть — вдруг она в эту самую минуту выходит из подвала. Тусклая лампочка освещала пустой зев входа. Он перевел взгляд за турбазу, на противоположный склон, где тоже чернели сосенки, и его прошиб холодный пот. Он сказал ей: справа, но ведь это зависит от того, откуда смотреть. Он не стал терять времени и обходить дом сзади, а сбежал к корпусу, пересек вытоптанную площадку, похожую на замерзшее гумно, куда выходили окна столовой, и уже взбирался на противоположный склон. Он был более крутой и состоял из нескольких террас; тут лежали целые сугробы; местами Рихард проваливался в снег по колено и ненавидел себя за то, что пригласил ее сюда.
Наверху ее не было. Ни сейчас, ни раньше. Вокруг искрился снежный покров, смятый лишь его ногами. Решив, что она попросту опоздала и ждет его на другой стороне, он повернул назад и снова, уже в третий раз за сегодняшний день, пустился бегом изо всех сил. Спускаться еще труднее, чем лезть наверх, — он падали разгребал снег, как собака. Еще раз мимо турбазы. Еще раз наверх. Он до нитки вымок от пота и снега. Вот и сосна. Никого. Он задыхался и не мог ничего понять. Внезапно ему пришло в голову, что, пока он сдуру лез на ту сторону, она успела прийти сюда и, не найдя его, вернуться обратно. На турбазе завели проигрыватель, и пронзительные децибелы, словно пневмомолоток, разнесли в клочья торжественную тишину ночных гор. Он представил себе, как она печально сидит там в табачном дыму и грохоте и тоже не может понять, что случилось. Спотыкаясь на каждом шагу, он помчался вниз.
Открыв дверь в столовую, он поначалу не разобрал, что происходит, в какую игру они играют. Столы были отодвинуты к стенам, а посредине под оглушительный рев происходило какое-то дикое сражение пар. Рихард увидел Лизинку. Тот самый очкастый толстый кретин держал ее за талию и пытался сделать ей подножку. Он готов был уже ринуться на него, как в последнюю долю секунды его вдруг поразила самая страшная догадка: они танцевали. Рихард потерял сознание.
— Здорово! — сказал Альберт. Он сидел на другой кровати под скошенным потолком, грыз яблоко и не отрывался от Плутарха.
— Что? — слабо сказал Рихард. — Где?.. Сколько?..
— Ты вчера малость прибалдел на свежем воздухе, — сказал Альберт. Несмотря на полученное образование, он говорил на языке детских домов и подворотен: его ум подсказал, что работать под простачка — самый верняк в нынешние времена, когда интеллигентность попахивает тюрягой. — Здешний фельдшер вкатил тебе в задницу лошадиную дозу снотворного, ты потом чуть не полсуток дрых.
Соскочив с кровати, Рихард бросился к стулу, на котором лежала его одежда. Но из этого ничего не получилось: действие лекарства еще не прошло и он плавал в полусне, словно в невесомости. Движения не поспевали за мыслями, а вещи, до которых он хотел дотянуться, ускользали из рук.