Паладины госпожи Франки
Шрифт:
Но тут меня догнали (увы, они двигались куда тише и целеустремленней моего), подхватили под микитки, отпустили пару вежливых зуботычин и порядочного леща — совсем иной породы, чем тот, что жарился сейчас на кухне, — в место, несравнимо более умное, чем моя голова. И повлекли обратно.
В кабинете его светлости уже начался прием, судя по тому, что я был протащен мимо десятка солидных фигур, которые, раскланявшись, тут же удалились, и с некими усилиями водворен в его середину. Здесь было очень чинно и весьма торжественно. Звероподобный камин стрелял искрами и испускал радужные сполохи: горели пропитанные солями обломки старых кораблей, самое дорогое топливо. Огромный круглый стол на львиных лапах, чуть поменее артуровского, обступали кресла, каждое из которых можно было подвинуть, наверное, лишь втроем. На стенах красовались гобелены с изображением подвигов Геракла, включая и наиболее одиозный — с царскими дочерьми. И посреди всех этих богатырских предметов стоял тихонький, зализанный, темноволосый человечек неясного возраста, привешенный к сабле: то ли нацепил для вящей солидности, то ли еще не успел от нее освободиться. Впрочем, он тут же расстегнул пряжку и сложил свою сбрую на одно из кресел.
— Не понимаю. Стоит мне пригласить человека для беседы — и отлавливай его потом по всему дому чуть не с гончими. Я что, такой страшный с виду? — спросил он уныло. — Вы кофе пьете или вино? Если вино, придется попросить у лакея, я, видите ли, трезвенник. А кофе цейлонский, специальная каравелла курсирует. Сейчас подадут.
Я что-то промямлил, но когда он указал мне на отодвинутое загодя кресло — плюхнулся. Он неслышно скользнул в соседнее. Перед нами на низком столике вроде буфетного был заранее накрыт десерт: стояли ваза с тонкими печеньями нескольких сортов, другая — с очень крупным золотистым виноградом и сливочник.
Кофе тоже поспел вскорости — и прекрасный. Герцог учтиво предлагал мне то одно, то другое. Мне, который оскорбил если не его супружескую честь, то, по крайней мере, парадное супружеское ложе…
Видимо, эта подспудная мыслишка просвечивала через мою тонкую девичью кожицу, ибо он глянул на меня с некоторым лукавством.
— Я полагаю, вы удивлены тем, что нашли здесь свадебный портрет моей жены, но не ее самое, — произнес он занудливым своим голоском. — Что делать! Мы с ней несколько лет как живем розно, так что она вольна располагать собой, как ей вздумается. Морганатический союз, так сказать. Что тут можно возразить: меня самого по молодости не единожды заносило в чужие постели…
Я слушал, изумляясь про себя уже и тому, что этого плюгавика в ту достопамятную постель занесло, что с золотой оковкой и меховым изножием!
— Но — к делу. Госпожа Франка говорила, что у вас не ладится с наймом экипажа. Вы не объясните мне суть вопроса?
Я, разумеется, объяснил. Мои гребцы-каторжники делаются свободными, едва судно пристанет к месту их поселения. Здешний же народ к однообразному и монотонному труду склонности не имеет: в матросы еще идут, а на весла — никак. Бореи же у эркских берегов своенравные, и надеяться на одни паруса невозможно. Приходится вечно исхитряться: либо лавировать, либо сутками выжидать, пока поймаешь попутный ветер, — что пагубно отзывается на перевозках.
— Да-да, ваш родич Вулф всякий раз сворачивает на это же, — он подергал себя за хилую бородку. — Но зачем ходить на веслах через океан? Вот что, я вас поспособствую. Здесь отлично строят малые судна, которые ходят одновременно на парусе и веслах и пригодны для плаванья в прибрежных водах. Когда груз больших кораблей упакован в тюки и ящики, а сами корабли снабжены лебедками, можно перегружать товары на мелкие суденышки прямо в открытом море. Если сделать вас командующим такой игрушечной эскадрой, вы не сочтете это несовместным с вашим моряцким опытом?
Конечно же, я не счел. От такого снисходительного мужа я и горсть ореховых скорлупок принял бы с радостью!
Однако мне придали нечто сверх ожиданий лучшее. Кораблики имели высокую осадку и мощный выдвижной киль, придающий им остойчивость, были оснащены не только прямым, но и косыми парусами, а гребцы, которые сидели на нижней палубе под прикрытием мощных дубовых бортов, выглядели скорее воинами. Эти морские пехотинцы метко стреляли из арбалетов, отлично фехтовали короткими мечами шириной в ладонь, по некоторым признакам — и с огнестрельным оружием были знакомы не хуже англичан, а в шутливой борьбе друг с другом использовали диковинные захваты и увертки.
Получил я и двухмачтовый флагман: так сказать, весельный бриг. Его дооснастили и разукрасили уже в моем присутствии. Трюм его был мельче, а парусность — обильней, чем у обычных «торговцев». Носовая скульптура изображала ухмыляющегося дракона, крылья которого охватывали борта почти до самого полубака. (Злоязычили, что он весьма похож на герцога Даниэля.) Назывался флагман почему-то «Эгле — королева ужей». Эту древнюю легенду прибалтов здешние варанги пересказывают чуть иначе, не столь безнадежно, как их предки. У них морской царь в змеином облике не только влюбляет в себя девицу, не только на ней женится, но и, погибнув, соединяется с нею в некоем «всевечном океане».
Кстати, я уяснил себе, наконец, различие между племенами эркских прародителей. Варанги, белокурые и белокожие, мощные статью рыбаки и мореходы, селятся в основном на побережье. Лесные жители — обычно склавы. Сложение у них помельче, кость узка, а цвет волос колеблется от темно-русого до каштанового. Таким образом, наш герцог являет собой законченный тип склава, а герцогиня…
Мысли мои переметнулись к ней.
— Не наш ли змей соблазнил праматерь Еву? — шутливо спросил я своего шкипера-полукровку из местных. Звали его, в лучших английских традициях, Смитом. Ибраим (то ли Авраам, то ли Ибрагим) Смит.
— Смотря с какой стороны подойти. Тот ведь был обречен ползать на брюхе, а наш крылат. И вообще вспомните: медный змей Моисея — защита от напастей, вечная и животворящая сила земли. Так что нашей «Эгле» суждено обуздать эту силу и направить ко благу.
Начитан в Библии он был не хуже моего, хоть и папист; но уж фантазер! А Ева… то есть Эгле… то есть сударыня Франка… Я быстро распознал подоплеку любезного со мной обхождения. Меня отдали, со всем телом и душой, со всем мастерством и умением — в распоряженье нашей бродячей герцогини. Стоило только глянуть на команду: сплошь ее личная гвардия, мужская и (ох!) женская.
Надвигалась зима, но пока бурное море разбивало ледяной припой. Наши с Вулфом кораблики ретиво бегали и без меня. А я — я был принят при обоих дворах. У герцога вечно толклись торговые люди и моряки, и разговор шел соответственный: о розе ветров и капризах течений, о ценах на зерно, лен, пеньку, воск и мед, янтарь и пушнину, железо в чушках и черную сталь в полосах, о спросе на ювелирные изделия, парадное холодное оружие, шелка и ковры. «Туда» везли сырье и безделки, «оттуда» — точный инструмент, предметы искусства и книги. В верхних залах заключались сделки, обсуждались чужеземные обычаи. Герцог был здесь таким же купцом, как и прочие, но куда более умным, дерзким и удачливым. То была его честь и его марка, в иных коронах он не нуждался.