Паломничество на Синай
Шрифт:
Другие чудесные камни — разрезанные пополам правильные шары и овалы голубовато-опалового цвета в охристой шероховатой скорлупе: их вскрытые сердцевинки изнутри сверкают прозрачными кристаллами.
Я держу в руках тяжелые полусферы, и смотрю, как солнце высвечивает узорные белые и опаловые на голубом ободки вдоль их края, искрится на гранях кристаллов. Миллионы лет был скрыт этот камень в толще земли, пока его не откопали, или не вымыл бегущий с горы поток. Для кого же сотворена его красота? Только Сам Творец видит ее всю сразу — в глубинах морских и в земных безднах — и радуется ей. А она таит одно из Его имен.
Так сокрыт в человеке — под жесткой земной оболочкой, под напластованиями греха и зла — сияющий образ Божий. Господь видит его и потому знает другого человека, чем окружающие, чем знаем себя мы сами. И обращаясь к нам, называя по имени, Он проходит сквозь все тяжелые и темные пласты — в эту светящуюся сердцевину.
Это неизреченное имя — логос, божественное слово, брошенное в землю семя, из которого прорастает жизнь и судьба. Это тайное имя — уголь под золой, под дыханием Духа разгорающееся в пламя. Это стрела, уязвившая нас бессмертной любовью и мукой. В недосягаемой красоте и совершенстве Возлюбленного — источник благодарной радости о Нем и покаянного плача, в Его бесконечности — причина бесконечной жажды…
— В этой расселине Господь сокрыл Моисея…
Николай подвел нас к скале, на которой мы встречали рассвет, и показал наклонную трещину за отдельной оградой…
Уже начертаны заповеди на скрижалях Завета. Моисей взошел на Синай, осененный облаком славы Господней, и провел на горе сорок дней. Он введен в неизреченные созерцания — нерукотворного ковчега и скинии, в которых является Бог, и получил повеление воплотить увиденное в символы, весомость и зримость золота, пурпура и виссона.
…И говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим…
О чем же еще он может теперь просить?
Моисей сказал Господу: …если я приобрел благоволение в очах Твоих, то молю: открой мне путь Твой, дабы я познал Тебя… И сказал Господь Моисею: и то, о чем ты говорил, Я сделаю; потому что ты приобрел благоволение в очах Моих, и Я знаю тебя по имени.
Моисей сказал: покажи мне славу Твою.
И сказал Господь: Я проведу пред тобою всю славу Мою, и провозглашу имя Иеговы пред тобою; и, кого помиловать, помилую, кого пожалеть, пожалею.
И потом сказал Он: лица Моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых.
И сказал Господь: вот место у Меня: стань на этой скале;
Когда же будет проходить слава Моя, Я поставлю тебя в расселине скалы, и покрою тебя рукою Моею, доколе не пройду.
И когда сниму руку Мою, ты увидишь меня сзади, а лице Мое не будет видимо.
И Господь еще много раз явит Моисею эту славу — в словах Завета, в облаке и столпе облачном над скинией во время странствия по пустыне, в процветшем Аароновом жезле, и наконец в Сыне Своем — Превечном Свете, Сиянии Славы Отчей…
Хорив
Спускались по другой дороге, по выбитым в граните высоким ступеням: их и можно сосчитать только на этом пути. Но слава Богу, что не его выбрали ночью. Даль сглаживала подробности, а вблизи следы первозданного хаоса поражали невиданными формами. Из глубины ущелья по сторонам узкого прохода поднялись монолитные скалы с огромными впадинами, похожими на перевернутые набок чаши, или округлыми и гладкими сквозными проемами, сквозь которые голубело небо, — словно во вздыбленной когда-то лаве остались пустоты. Казалось, что мы переходим из одного пространства в другое, напоминающее о неисчислимом множестве миров, сплавленных в нашем едином земном пространстве. Они заставляли останавливаться в удивлении, восхищали и ужасали.
Из узкого прохода неожиданно вышли на каменное дно долины, окруженной горами. Неправдоподобно синело озерцо, обведенное по краю полоской зелени, и высоким шпилем зеленел кипарис. Под ним прямоугольником крепости в малых размерах стоял опустевший скит.
Николай извлек из кармана подрясника связку ключей, — мы подошли к оштукатуренному и побеленному сооружению без окон, похожему на сарай. Эти стены ограждали пещеру, в которой после сорока дней и ночей пути остановился предшественник синайских отшельников — пророк Илия. Он, низводивший божественный огонь на жертву истинному Богу, чтобы посрамить жрецов Ваала, убегает от гнева Иезавели в пустыню Иудейскую. И, засыпая в изнеможении под можжевеловым кустом, просит смерти: …Довольно уже. Господи, возьми душу мою. Но Ангел Господень касается его, ставит у изголовья кувшин с водой и кладет лепешку: Встань, ешь; ибо дальняя дорога пред тобою.
В этой пещере у горы Божией Хорива было к нему слово Господне, и сказал ему Господь: что ты здесь, Илия?
Он сказал: возревновал я о Господе, Боге Саваофе; ибо сыны Израилевы оставили завет Твой, разрушили Твои жертвенники, и пророков Твоих убили мечем; остался я один, но и моей души ищут, чтоб отнять ее.
И Господь отвечает на все вместе — на молитву одинокой души, на ее смертную усталость:
Выйди и стань на горе пред лицем Господним. И вот. Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом;
но не в ветре Господь. После ветра землетрясение;
но не в землетрясении Господь.
После землетрясения огонь; но не в огне Господь. После огня веяние тихого ветра.
Бог отвечает с наибольшей полнотой — вечно таинственным и вечно новым явлением Своим, тихим освежающим дыханием любви.
В том светозарном круге вечности, в которой нет ни начала, ни времени, ни конца, как отстоит это явление от видения Илией Господа в свете Преображения?
Часовня еще заброшенной и бедней, чем на вершине Синая, — и лучше бы не было в них никаких украшений. В пещере за алтарем может поместиться только один человек. Отцы поочередно прошли туда и, преклонив колени, поставили по огарку, найденному на подсвечнике. Благословили и меня пройти краем алтаря; и я коснулась губами стены пещеры и поставила свой огарок, — больше нам нечего было принести величайшим из пророков и причастников Славы Божией.
…Сразу же после явления Илие во гласе хлада тонка Господь отправляет его в обратный путь — с повелением помазать царей над Сирией и Израилем. Зачем же было так далеко идти? Разве не мог пророк совершить это, не выходя из пределов израильских? Теми же остались Иудейская и Аравийская пустыни, — но, очевидно, после сорока дней поста и жажды, после долгого следования по глаголу Божию в неведомую страну что-то изменилось в самом пророке, и только здесь и теперь он смог принять еще более высокое повеление.