Паломничество жонглера (фрагмент)
Шрифт:
Изображения были полыми внутри. Когда наступал месяц того или иного зверобога, местный священник распахивал пасть его идола - и прихожане складывали туда подношения.
Сейчас, в самом начале осени, с распахнутой пастью стояла Кабарга. Ее неестественно удлиненные клыки напоминали два меча, а пустые глазницы, казалось, пристально наблюдали за Кайнором.
– Нет, сударыня, - сказал он ей, - я вас не потревожу.
Гвоздь огляделся, выбирая подходящего идола. Да, Лягушка годится для его целей лучше всего.
Кайнор
Потом как-то ухитрился поднять челюсть в прежнее положение и замер, прислушиваясь к звукам снаружи...
* * *
Сперва они шли молча, подсознательно все же ожидая подвоха от темных коридорных отростков, то и дело манивших свернуть в них, и от напряженной, глухой и пыльной тишины, колыхавшейся вокруг. Подвоха не было. Не было вообще ничего, кроме пляшущего света от браслетов; даже эхо от шагов вязло в здешнем воздухе и не звучало.
– Гляньте!
– почему-то шепотом произнес Иссканр. Он повыше поднял левую руку и помахал ею, словно отгоняя клочья тьмы от потолка. Интересно, кто все это вырезал?
Коридорные своды не были прямыми и ровными, и хотя Фриний и Быйца заметили это уже давно, сейчас не удержались, каждый запрокинул голову и скользнул взглядом по диковинным фигурам, которыми бугрился потолок. Цветы, деревья, морские волны, прибрежные скалы, натянутые луки и скрестившиеся в смертельном поединке мечи, падающая башня и люди, которых она вот-вот накроет, солнце, луна, мохнатые звезды - предвестницы гибельных событий, твари речные, воздушные, подземные, многорукие исполины, многорогие рыбы, распахнутые Книги и плотно запечатанные свитки, ларцы с драгоценностями, черепа, почившие воины, девы неземной красоты...
– и глаза, сотни тысяч глаз на каждом клочке потолка; глаза, которые, казалось, безмолвно и строго следили за пришельцами.
Над этими узорами даже целому городу скульпторов пришлось бы трудиться не один год, ведь коридоры, разветвляясь, тянутся на многие метры вглубь и на сводах каждого буйствует жизнь в камне.
Поэтому на вопрос Иссканра Фриний предпочитает промолчать, а Быйца скалится желтыми обломками зубов:
– Какая разница, кто вырезал? Мы пришли сюда не барельефами любоваться! Не знаю, что посулили тебе наши благодетели, юноша, а мне обещана смерть, о которой я мечтаю вот уже более трех сотен лет.
– Если ты так сильно хочешь умереть, зачем было удирать от Дракона? огрызнулся Иссканр.
– Остался б вместо чародея - и сейчас лежал бы россыпью угольков.
– Не лежал бы, - отрезал Быйца, враз помрачнев.
– А стоял бы по ту сторону стены, обгоревший, но живой.
– Круто, - только и сказал Иссканр.
Они пошли дальше - но почти сразу же вынуждены были опять остановиться: коридор, до этого прямой, теперь разъединялся на два совершенно одинаковых ответвления.
– Куда пойдем?
Фриний взглянул на горбуна:
–
– Жребий, - проронил тот нехотя.
– Только жребий.
Чародей подбросил монетку, поймал и быстро накрыл ее ладонью.
– Цапля - левый, Акула - правый, - предложил Иссканр.
Выпала Цапля - и они свернули в левый.
В последний момент Мыкун зачем-то вдруг обернулся и уловил краем глаза шевеление на потолке, но никак на него не отреагировал. Да и неясно было вообще, понял ли он, что именно увидел.
* * *
– Нет, сударыня, я вас не потревожу!
Этот голос Зойи был знаком, о да! И то, что он померещился ей сейчас, когда она, коленопреклоненная, заключенная в исповедальной нише, замаливала грехи - в этом, если задуматься, не было ничего странного. Ведь грешила-то она как раз с обладателем голоса, рыжим жонглером, приехавшим утром в деревушку. Он говорил, его зовут Кайнор, но Зойи, конечно, не поверила. Все рыжие - те еще лжецы, а всякий жонглер мечтал бы оказаться известным Кайнором из Мьекра... впрочем, ее Кайнор и так был хорош, безо всяких гвоздилок. Дуклану бы не помешало взять у него несколько уроков насчет того, как следует выполнять супружеские обязанности!
Но, конечно, ее благоверный не горел желанием брать эти самые уроки. Он попросту отлупил Зойи (уже после того, как вернулся из неудачной погони за Кайнором) и отправил в храмовенку. В общем-то, еще по-доброму поступил, Янкур вон свою, когда застукал, до смерти не зашиб, но месяц пластом лежала. А что?
– ихнее право, мужиковское: раз за жену свадебный выкуп платил, считай, перешла в его собственность...
А вот говорят (хотя, наверное, враки все это), что за Хребтом есть город, где правят женщины. Нет, точно враки - кто б им позволил?!
...Разве только такие вот обходительные и приятные во всех отношениях кавалеры, как тот, кто только что сказал: "Нет, сударыня, я вас не потревожу!" О, человек с таким голосом никогда не поднимет руку на женщину!
Зойи вздрогнула, когда вслед за "примерещившимися" словами услышала вполне обыденное кряхтение - кто-то проник в храмовенку и сейчас пытался что-то сдвинуть с места. Сдвинуть у него не получалось... нет, вот получилось; слышно, как он... неужели?!
– да, точно, влазит в идола одного из зверобогов!
Тут уж у Зойи всякие сомнения пропали: точно он, Кайнор этот рыжий! Никто больше бы не осмелился - в такое время... да что время, что время! в храмовенке, в идола!..
– влезть, как в фургон свой жонглерский! Еще и ерничал, "сударыней" кого-то из них назвал!
Ох!
Последнее мысленное восклицание Зойи относилось к гвалту, который царил на площади и который она наконец-то услыхала. Гвалт плескался и вскипал, отдельные выкрики мешались в общем ропоте, всполошенно ржали усталые коняги, тявкали тонкоголосые шавки, звенел металл...