Паломничество жонглера (фрагмент)
Шрифт:
– Я помню вас, - сказал Кайнор, когда никто уже, в том числе и гвардейцы, не мог их услышать. Он знал, что сейчас рискует жизнью, но не видел другого выхода. Ему необходимо было разобраться в происходящем, понять, что за игра завертелась вокруг него и почему он вдруг стал осевым гвоздем в чьей-то карете.
– Я помню вас, - повторил он с нажимом, пристально глядя в гранитные зрачки К`Дунеля.
– И вы наверняка помните меня. Поэтому вас и послали за мной, верно?
К`Дунель, сощурившись, снова посмотрел ему куда-то за левое плечо.
"Как будто видит там мою смерть".
–
– Кто посылал?
– Этого я не могу вам сказать. Могу только гарантировать, что вашей жизни ничего не угрожает: ни сейчас, ни когда вы прибудете в столицу.
– Если я прибуду в столицу.
К`Дунель скривил губы, словно различил фальшивую ноту на конкурсе придворных менестрелей:
– Перестаньте. Я знаю, что вы одинаково ловко умеете жонглировать и факелами, и словами. Но приберегите это искусство для других. Вам нужно ехать. Я знаю, что мог бы поторговаться и только потом сказать, - но не хочу. Знайте, что я уполномочен заплатить труппе отступные за вас - сумму, достаточную, чтобы покрыть все издержки, связанные с вашим отсутствием.
– И сколько времени я буду отсутствовать?
– Максимум неделю, - отчеканил К`Дунель.
"А ведь ты врешь, Жокруа, - мысленно ухмыльнулся ему Кайнор.
– А лгать нельзя - если не умеешь. Себе же дороже обходится".
– Поговорим о сумме?
– предложил он К`Дунелю - и принялся медленно разминать пальцы, как всегда делал это перед жонглированием.
Или перед тем, как заняться мошенничеством.
* * *
Даже во сне Фриний не мог сбежать от того характерного терпкого запаха, который остается от легиона раздавленных сколопендр. Но запах был ничем по сравнению с видениями, в очередной раз явившимися по его душу.
Круженье, безумное, исполненное непостигаемого смысла, заставляло - во сне!
– выворачиваться желудок наизнанку. И снова Фриний не мог понять, падает он или взлетает - собственно, он особо и не задумывался-то, захваченный этим кружением. Разноцветные сполохи перед глазами, какие-то вопли, издаваемые явно нечеловеческими глотками...
И терпкий запах раздавленных сколопендр, смешанный с запахом сирени.
Это могло длиться вечность, а могло - миг; одинаковость происходящего не давала разуму зацепок, по которым, как по верстовым столбам, можно было бы начать отсчет времени. Вместе с тем происходило это не так долго, чтобы Фриний успел прийти в себя и попытаться что-нибудь предпринять. В беснующиеся вопли и цвета вдруг ворвался вполне человеческий голос, который нагло и обыденно прокашлялся ("Кхэ-кхэ!..") - и тем самым вырвал его из верченья.
– Кхэ-кхэ, - повторил склонившийся над чародеем Быйца.
– Утро уже. Вставай.
– Его желтые глаза светились легкой насмешкой.
Фриний провел ладонью по лицу и, приподнявшись на локте, огляделся. Иссканр и Мыкун еще спали. А утро, хоть и наступило, было невыносимо ранним. Сейчас спать бы еще и спать.
– Пойдем, поговорим, - сказал Быйца, не дожидаясь Фриниевых "зачем" да "почему". И вышел из
Чародей, понимая, что разбудил его горбун не из одного только желания спасти от кошмаров, молча отправился следом.
Старик стоял у самого края тропы и вглядывался куда-то вдаль. Фриний поневоле поднял взгляд в небеса: нет ли вчерашнего наблюдателя?
– Его не видно, - проронил Быйца, хотя стоял спиной к чародею. Сколопендр тоже. И мне это не нравится.
– Ты разбудил меня, чтобы сообщить об этом?
– Нет.
– Старик по-совиному повернул голову к Фринию.
– Ты сказал мне тогда, что тебя послали зверобоги. Я обещал не интересоваться подробностями. И сейчас настаивать не буду. Просто ответь: ты уверен, что это были именно они?
– Уверен.
– Тогда не понимаю, - Быйца снова уставился в пропасть.
– Они что, погрызлись друг с дружкой? Почему сколопендры напали на нас вчера? Почему целый день за нами наблюдал Дракон - и куда он девался теперь?
– Пути зверобогов неисповедимы.
– Оставь это для доверчивых простецов, - проскрипел горбун.
– Ты и я знаем...
– Он не договорил и, резко повернувшись, зашагал в пещеру. Ясно было, что разговор окончен - для Быйцы, во всяком случае.
– Подъем! рявкнул он уже из пещеры.
– Вставай, воитель, а то проспишь самое интересное. И полудурка нашего буди - пора отправляться дальше.
– А ты чего это раскомандовался?!
– не преминул возмутиться Иссканр. Чё, самый главный, да?
– Как же вы меня!..
– не сдержался Фриний.
– Всё, довольно. Завтракаем и...
– Я, конечно, не самый главный, - подал голос Быйца.
– Но предлагаю завтракать уже в Лабиринте.
– Завтракать будем сейчас, - заявил чародей, раз и навсегда намереваясь указать, кто здесь "самый главный".
– Но без проволочек. Чем раньше мы войдем в Лабиринт, тем лучше!
– Он даже решил, что немного переборщил с приказным тоном, когда наткнулся растерянный взгляд Иссканра: - В чем дело?
Тот молча показал на Мыкуна. Полудурок сидел в углу пещеры и растерянно глядел на Фриния. По щекам его катились слезы, но он так и не издал ни звука.
Быйца присел рядом с Мыкуном и начал поглаживать по голове:
– Ну-ну, что ж ты так, любезный. Экий ты впечатлительный, а? Успокойся и не обращай внимание на трех здоровых дураков, которые не могут промеж собой договориться.
– Хотите завтракать, - сказал он Иссканру и Фринию, - так завтракайте. А я до Лабиринта обожду. Тут ведь недалеко, верно?
– И он продолжал нашептывать что-то успокоительное полудурку.
Уже через полчаса они вчетвером отправились дальше. Фриний вел их к найденному вчера входу - и не сомневался, что тот, вопреки своему скрытному нраву, по-прежнему стоит на месте и никуда удирать не собирается. Разве будет охотник удирать от жертвы?
Фриний вел - и то и дело смотрел на небо. Пустое, безжизненное, оно казалось напоминанием о том, Предвечном Небе, с которого все началось. Память подыграла воображению и швырнула горсть призабытых слов, сухих и выцветших, как цветы из гербария: