Памятники Византийской литературы IX-XV веков

Сборник

Итак, когда окружающие осыпали императора укоризнами, он сказал: «Теперь не в этом дело. В настоящую минуту надобно подумать о том, как бы нынешний день не был днем гибели для большего числа ромеев: ведь их много идет, и все они позади нас». Сказав это, он счел нужным, чтобы одни из воинов сели в засаду в ближайшем ущелье с целью помочь идущим позади ромеям, а другие тихим шагом отправились в лагерь. Так и было сделано. Тогда сам император с небольшим числом находившихся при нем людей поехал вперед, а Николай, о котором я уже упомянул, оставался позади в засаде с двумя фалангами, вверенными ему еще при начале наступления на персов. И не успел еще император отъехать подальше, как вдруг, проезжая мимо какого–то ущелья, видит наступающих на него персов и тотчас делает следующее распоряжение: сам с небольшим числом людей становится по одну сторону ущелья, а другим приказывает перейти через ущелье и устремиться прямо на неприятеля. Едва только эти последние вошли в соприкосновение с варварами, как о начинающемся сражении узнали и те, которые сидели в засаде, и поспешно прибежали на помощь. Тут Николай, о котором сейчас было упомянуто,

ударил одного перса копьем, но не мог выбить его из седла, потому что удар, нанесенный снизу вверх, из–за их положения на склоне горы был не так силен. Потом, чтобы долго не заботиться об отражении неприятеля, император приказал окружающим скакать изо всей силы к ущелью, но не переходить через него, и персы, заметив это, тихо отступили. В то же время подоспели к императору и предводительствуемые Котерцою стрелки, которых он, как сказано, посылал на помощь к оставшимся позади ромеям. С этими стрелками царь снова устремился на врагов; но они сверх ожидания поворотили коней и начали бежать. Тогда, смотря на бегство их, он сказал окружавшим: «Не теряйте бодрости, к нам идут силы всего лагеря», а так как некоторые не верили словам его, прибавил: «Персы столь неожиданно показали нам спину вовсе не оттого, будто гонит их страх. До сих пор мы были слабее их. Они бегут, конечно, потому, что им с высот можно видеть то, чего мы пока не видим». И предсказание императора точнейшим образом оправдалось на деле, ибо стоявшие в лагере ромеи, узнав, что император находится в крайне затруднительном положении, быстро пошли к нему на помощь.

8. … Император с прибытием стоявшего в лагере войска, ободренный его многочисленностью, тотчас поскакал на неприятелей и, лично совершив подвиги мужества, в стройном порядке возвратился в лагерь, а, встав поутру, отправился в путь.

Между тем персы, также стоявшие где–то недалеко лагерем, видя, что ромейские войска расположились на невыгодной местности, напали на него с обеих сторон и нанесли ему сильное поражение, так что у ромеев пало множество пехоты, и причина тому была следующая. В ромейском лагере находился человек с отличными воинскими способностями, по имени Критопл, командовавший в то время пехотою. Отделившись от армии, он вздумал сразиться со следовавшими по пятам его персами; но, одолеваемый многочисленностью врагов, принужден был обратиться в бегство и, лишившись немалого числа своих воинов, едва спасся сам.

Узнав об этом, самодержец вверил свою фалангу брату и многим другим своим приближенным, сам же с небольшим числом воинов поспешил поддержать пострадавшую часть войск. Став посреди, он призвал их к мужеству и повел против персов. Но персы, заметив это, уклонились от боя с ромеями. Несмотря на это, императора сильно беспокоило, каким бы образом восстановить бодрость ромейского войска, так как упомянутое событие с пехотою начало мало–помалу ослаблять в нем мужество. В самом деле, ничто так не может потрясти душу, как вид льющейся вблизи крови соотечественников. Наконец он вынимает из–за пазухи свиток, в котором поименно значились все полки, и посылает каждому из них предписание, что надо делать при таких бедственных обстоятельствах. В это время значительная часть строевых воинов, отказавшись ежедневно ходить в сражения с врагами, оставила ряды и, не принимая во внимание многократные призывы императора, перешла в армейский обоз. И хотя многие в тот же день получили за то телесное наказание, — других это нисколько не удержало от подобного поступка.

Известно, что кто слишком привязан к жизни, тот всегда забывает о мужестве. Когда таким образом составляющие задний отряд постоянно уходили и соединялись с теми, которые шли вперед, вся тяжесть битвы падала на императора и подавляла его. Несмотря на то, по своей воинской опытности, он успевал отражать неприятелей и оставался невредимым. К тому же некоторым казалось, что лучше остановиться где–нибудь лагерем и не ходить далее, но императору это вовсе не нравилось, потому что ромеям было выгоднее воевать теперь, пока в войске не было еще замешательства и мятежей, чем немного погодя или даже в следующем году, когда они могут оказаться в крайне затруднительном положении. Он говорил, что в настоящее время гораздо полезнее вести войну наступательную, потому что, если удастся им прогнать неприятеля, они изберут любое место для лагеря и не придется им останавливаться в какой–нибудь теснине. Сказав это, хотя и видел он, что не все принимают его слова, однако оставив смотреть за лагерем Цикандита и Синопита, также Критопла и многих других военачальников, сам схватил царское знамя и, понесшись со свитой во всю прыть на врагов, изумил их настойчивостью нападения, обратив в бегство. Тут началось блистательное преследование: гонясь за врагами по пятам, ромеи многих положили на месте, а некоторых взяли в плен, и в том числе Фаркуса, знатного перса, который за столом собственноручно подавал султану чашу. Ромеи зовут его пинкерна. В войске варваров находился некто, по имени Гавра, по происхождению ромей, но выросший и воспитанный в Персии, и потом какими–то судьбами примерно в то время получивший сатрапию. Ромеи в этот день его умертвили, и даже возвратились в лагерь с отрубленною у него головою.

Так как наступила уже глубокая ночь, император остановил дальнейшее преследование и, с трофеями возвратившись в лагерь, нашел ромеев в смятении и среди величайших беспорядков оттого, что все грузы обоза находились еще на вьючных животных. Поэтому он быстро объехал весь лагерь и каждому полку указал подходящее место. При всем том многим воинам пришлось ночевать на конях, так как из–за крайней тесноты не было никакой возможности сойти с них. Так провели они эту ночь.

И когда лик солнца поднялся над землей, император приехал к войску, и, по обычаю командующих армиями полководцев, сказал следующее: «Храбрые воины! Я призываю вас к мужеству,

не потому, что замечал в вас трусость или малодушие. Ромеям ли падать так низко и посрамлять славу отцов!… Нет, я только исполняю правило военачальников и хочу обезопасить вас на будущее время; ибо непредвиденно наступающее бедствие может смутить и мужественную душу. Итак, знайте, соратники, что нам сегодня предстоит сражение поважнее прежних; это будет заключительный и последний бой. Поэтому надо хорошо приготовиться как ради прежних подвигов, так и для того, чтобы не унизить доблести, уже доказанной нашими делами, и принести величайшую пользу для нас самих. Ведь если прежняя неудача обыкновенно исправляется последующей удачей, так и последующая неудача уничтожает прежнее успешное дело.

Поэтому, чтобы и с нами не случилось чего–нибудь такого, бесценные мои, нужно каждому, как возможно более, держаться строя, хорошо зная, что, когда правила тактики у нас будут строго и неукоснительно соблюдаться и каждый станет помогать другому, нам останется только побеждать, слава наша упрочится и непременно перейдет в потомство; а если, напротив, у нас в какой–либо степени произойдет раскол, то будьте уверены, что враги легко одолеют нас. Разломайте одну сторону стены в осажденном городе — и враги без труда вступят в него; то же надо сказать и о лагере. Не без цели, конечно, еще древними выдуманы эти засады и боевые порядки, передовые и задние фаланги, правый и левый фланги, равномерность и однообразие воинских отрядов. Ведь лагерь — тот же город; а в городе нужны и ворота, нужны и стены, нужны и рвы, и другие подобающие городам принадлежности. Так надобно и нам запастись этим, тем более* что мы теперь среди земли вражеской и блуждаем далеко от ромейских границ».

Сказав все это, император построил свое войско и повел его прямо к озеру, которое в древности называлось Склиром, а теперь известно под именем Пунгусы [309] . По этому пути, вышедши на равнину и, расположив свое войско не в прежней теснине, а на открытой местности, он приказывает одному из воинов громким и зычным голосом позвать к себе какого–нибудь перса. Воин исполнил это приказание, и, когда перс явился, император сказал ему: «Вот что передай султану: великий государь объявляет тебе через меня: мы пришли к самому Иконию и обошли всю твою землю, сильно желая наказать тебя, особенно за все твои проступки перед нашей царственностью. Но ты всегда уходишь, как беглец, перебегая то туда, то сюда, и до сих пор не осмеливаешься стать против нас лицом к лицу. Теперь мы идем отсюда восвояси; но тебе надобно приготовиться: будь уверен, что с наступлением весны мы снова нападем на тебя с большими военными силами». Дав персу это поручение и подарив ему панцирь, какой носят военные сановники, чтобы видно было, что он послан императором, самодержец отпустил его. Выслушав такую речь, султан не земедлил прислать послов с просьбой о мире. Император, взвесив всю важность этого дела, не пренебрегал им, но под разными предлогами уклонялся от мира, откладывая со дня на день решительный ответ послам пока, думаю, не получил достоверных, известий о событиях, которые, как сказано, готовились на Западе.

309

Обитатели островов на озере Пусгуса (в Малой Азии) долго не подчинялись византийскому императору, но, будучи христианами, вступили в тесные связи с сельджуками. Ромеям удалось овладеть этими островами только в описываемый здесь период с большим трудом, ценою огромных потерь в войсках.

Феодор Продром

(XII в.)

Один из наиболее плодовитых писателей эпохи правления Комнинов XII в., автор самых разнообразных по жанру поэтических и прозаических произведений, Феодор Продром прожил всю свою довольно долгую жизнь в Константинополе. Год его рождения не удалось еще установить точно; можно только предполагать, что он родился между 1070 и 1075 г. Имя отца Феодора, его образование и положение в обществе также неизвестны, но о дяде Феодора, родном брате отца, достоверно известно, что его звали Христ (или Христос) Продром и что с 1077 по 1088 г. он был киевским митрополитом под монашеским именем Иоанн.

Биографические сведения о Феодоре Продроме, сообщаемые византийскими авторами Михаилом Италиком, Евстафием Солунским, Никитой Евгенианом, крайне скудны и касаются, главным образом, последних лет его жизни. Умер Феодор в конце 1153 г., незадолго до смерти приняв монашеский чин и имя Николая.

О раннем и даже зрелом периоде жизни автора мы узнаем только из его собственных сочинений. Такой источник, разумеется, не вполне объективен и надежен, так как о многих и весьма важных событиях жизни Феодор говорит одними намеками. Наиболее ценен с этой точки зрения риторический трактат Продрома «Против тех, кто из–за бедности злословит провидение» (PG, т. 133, стр. 1291–1302).

Полагая, что у него есть все основания быть недовольным несправедливой к нему судьбой, сделавшей его бедняком, Продром все же не сетует на провидение, так как знает, что человек, живущий на земле, должен страдать. Из этого трактата мы узнаем не только о внешнем облике Феодора–подростка и его речевом недостатке (заикании), но и о том, что «происхождения был отнюдь не низкого», образование получил «у лучших учителей» того времени, «усердно изучив… грамматику, риторику, философию, науку о линиях и числах», т. е. геометрию и арифметику. Из свидетельства Феодора о том, что он не оставил без внимания философию Аристотеля, сочинения Платона, которые он называет «верхом красноречия», а также труды, написанные последователями Аристотеля и Платона, явствует, что классическое образование было составной частью курса обучения в высшей школе Константинополя. Из имен известных, нам учителей Феодора следует назвать Михаила Италика и Феодора Смирнского.