Пандора
Шрифт:
Этот человек дошел до предела. Дальше идти было некуда. И я прекрасно понимала, как я его люблю.
«Хорошо, – сказала я. Я встала и нагнулась к нему, протягивая обе руки. – Давай! Я перенесу тебя через стену, если получится».
Флавий с сомнением поднял руки, по-прежнему внимательно изучая каждую деталь моего превращения.
Он показался мне невесомым. Я подняла его и поставила на ноги уже за воротами, в саду. Потом спрыгнула на траву рядом и обвила его рукой. Какая жаркая тревога! Какое беспредельное мужество!
«Успокойся,
Флавий смотрел на меня с высоты своего роста, его грудь вздымалась, словно ему не хватало воздуха, но причиной всему было крайнее потрясение.
«Я поймал эту тварь, – сказал он. – Я схватил его за руку! – Какой глубокий у него голос, по-живому подвижный и напряженный. – Я снова и снова втыкал в него кинжал, но он просто хлестнул меня по лицу и перебрался через стену, как рой мошек перелетел, – сплошная тьма, нематериальная тьма!»
«Флавий, он мертв, сгорел дотла!»
«Не услышь я ваш голос, о, я бы непременно сошел с ума! Я слышал, как плачут мальчики. Проклятая нога не дала мне перелезть через стену. Потом до меня донесся ваш голос, и я понял, что вы живы! Живы! – Его переполняло счастье. – Вы были со своим Мариусом?!»
Та легкость, с какой я ощущала его любовь, доставляла мне истинное наслаждение и вызывала чувство благоговения.
Вдруг меня охватило ощущение, что я снова оказалась в святилище и пью дарованный царицей нектар, осыпаемая дождем цветочных лепестков. Однако и в новом состоянии следует держать себя в руках.
Флавий окончательно растерялся.
Я поцеловала его в губы, в теплые, смертные губы, а потом быстро, как хитрая кошка, слизнула всю кровь с порезов на его щеках и почувствовала, как по спине пробежала дрожь.
Я провела его в библиотеку – главную комнату этого дома. Мальчики зажгли повсюду лампы и теперь спрятались неподалеку, дрожа от страха. Я чувствовала запах их крови и юной человеческой плоти.
«Ты останешься со мной, Флавий. Мальчики, вы можете устроить для моего управляющего спальню на этом этаже? Ведь у вас есть фрукты и хлеб, да? Я чувствую запах. У вас ведь достаточно мебели, чтобы обставить ему уютную комнату там, в правом крыле?»
Они выбежали из своего укрытия, и меня поразила их восхитительная человечность. Я была потрясена. Каждая естественная мелочь казалась мне драгоценной – густые черные брови, круглые ротики, гладкие щеки.
«Да, госпожа, конечно!» – в один голос воскликнули они, поспешно приближаясь к нам.
«Это Флавий, мой управляющий. Он поживет с нами. Для начала отведите его в баню, нагрейте воду и поухаживайте за ним. Принесите ему вина».
Они моментально взялись за Флавия. Но он медлил.
«Не бросайте меня, госпожа, – неожиданно сказал он с самым серьезным и задумчивым выражением лица. – Я верен вам во всех отношениях».
«Знаю, – ответила я. – Ты даже не представляешь, насколько ясно я это понимаю».
И мальчики из Вавилона увели его в бани, искренне радуясь, что у них появились дела.
Я открыла огромные шкафы с одеждой Мариуса. Ее хватило бы для правителей Парфянского царства, Армении, матери императора Ливии, покойной Клеопатры и пышного патриция, не признающего дурацкие законы Тиберия, регулирующие расходы.
Надев изящную длинную тунику из шелка и льна, я выбрала к ней золотой кушак. При помощи щеток и расчесок Мариуса я превратила свою растрепанную гриву в мантию из сверкающих чистотой распущенных волос, и они мягко заструились по спине, совсем как в детстве.
В доме Мариуса было много зеркал – ты знаешь, что в те дни зеркала делали только из отполированного металла. Сам факт возвращения молодости несколько озадачил меня и даже расстроил: соски вновь приобрели розовый оттенок, с лица и рук исчезли возрастные морщины. Наверное, правильнее всего было бы сказать, что я оказалась вне времени, вне возраста и тем не менее была вполне взрослой женщиной. Каждый твердый предмет благоприятствовал росту моей новой силы.
Я опустила взгляд на блоки мраморных плит на полу и увидела в них некую глубину – доказательство чудесного, практически непознанного процесса.
Мне хотелось вновь выйти из дома, поговорить с цветами, набрать их полные пригоршни. Я страстно желала побеседовать со звездами. Искать святилище я не смела из страха перед Мариусом, но, не будь его рядом, я отправилась бы туда, чтобы, преклонив колени перед Матерью, просто смотреть на нее, молча созерцать и прислушиваться в ожидании малейшего членораздельного звука, хотя теперь, наблюдая за поведением Мариуса, я практически уверилась, что она ничего не скажет.
Она шевелила правой рукой, но создавалось впечатление, что эти жесты никак не были связаны с телом в целом. Ее рука поднялась, чтобы убить, а потом – чтобы призвать к себе.
Я вернулась в библиотеку, села возле письменного стола, где лежала моя рукопись, и стала ждать.
Наконец появился Мариус. Он тоже переоделся и расчесал на пробор доходившие до плеч волосы. Он опустился в кресло рядом со мной – изящно изогнутое, сделанное из черного дерева и инкрустированное золотом. Бросив взгляд на Мариуса, я вдруг осознала, что он и сам очень похож на это кресло – отлично сохранившееся продолжение материала. Резьбой и инкрустацией занималась природа, а затем конечный продукт покрыли лаком.
Мне хотелось поплакать в его объятиях, но я сумела глубоко запрятать тоску одиночества. Ночь никогда меня не отринет, она преданно ожидает меня за каждой открытой дверью, равно как и трава, и кривые оливковые ветви, тянущиеся в лунном свете к небу.
«Благословен тот, кого она научила пить кровь, – сказала я, – когда светит полная луна, когда облака в прозрачной ночи горами вздымаются в небесах».
«Да, наверное», – откликнулся Мариус.
Он отодвинул лампу, стоявшую между нами на столе, чтобы она не слепила мне глаза.