Паноптикум Города Пражского
Шрифт:
– Вы не осуждаете ее за это как Роберт Борина или как Ало-ис Богачек?
– Скорее как Роберт Борина, - с грустным вздохом проговорил молодой стихотворец.
– Одно мне в ней не нравилось. Она не скрывала, что у нее много поклонников, даже кичилась этим. Мне, например, часто рассказывала о нем... о Ване то есть. А ему, видимо, обо мне. И наконец сказала, что нашла нового.
– Его фамилия?
– Не знаю. Не сказала. В последнее время она держалась немного загадочно, но для меня, как поэта, это не имело большого значения. Ее
Господи боже мой, ну и армия у нас, ну и защитнички!
– подумал про себя пан Боуше. Вместо того чтоб овладевать оружием и боевой техникой, строчат стишочки!
– Когда вы узнали из газеты о происшествии, о чем вы подумали? Может, и написали об этом?
– Нет, ничего, прошу прощенья... Я был настолько потрясен, что тут же поспешил в комиссариат, а оттуда меня направили к вам.
– Кто, по-вашему, убийца?
– Не знаю... Ваня?
– Почему он?
– Он же был с ней в роще.
Пан Боуше смерил ефрейтора ледяным взглядом.
– Вы гуляли с ней, точно так же, как и он, и в роще с ней тоже бывали!
У стихотворца отвисла челюсть:
– Уж не думаете ли вы... Я на такое просто неспособен!..
– Я вообще ничего не думаю, я только спрашиваю. Не появилось ли у вас желания, догадавшись, куда собрался Ваня, последовать за ним?
– Нет, такое мне в голову не пришло.
– А стихи на ее смерть не пришли вам в голову?
– Пока что нет, слишком недавно я узнал об этом... Но я обязательно напишу, это ведь такая трагедия... Растоптанный цветок... Не правда ли, очень впечатляющее название... вам не кажется?
Пан Боуше встал:
– Можете быть свободны, я вас еще вызову, а ваши стихи прочту.
– В самом деле? Очень буду рад! Это хорошие стихи. Не все, конечно, получились, но некоторые очень хорошие. Я ручаюсь.
Пан Боуше рассеянно кивнул и долго смотрел вслед молодому человеку, напряженно размышляя - что подозрительнее.: то, что он добровольно явился в полицию, или то, что он пишет стихи?..
В это самое время пан Бружек находился у матери погибшей Анежки Тихой; ничего нового он не узнал. Зато, уходя, заметил, как из дома торопливо вышел какой-то господин. Привратница стояла в дверях и провожала его взглядом. Пан Бружек невольно отметил это про себя. Когда он прошел мимо нее, привратница наклонилась к пану Бружеку и доверительно сообщила:
– Вы из полиции, я знаю. А тот вон господин - тоже от вас? Тот, что спускается вниз по улице?
– Трудно сказать, - неопределенно протянул пан Бружек и осторожно спросил:
Он проявлял какой-то интерес к случившемуся?
О! Еще какой... Сперва справился, дома ли барышня Тихая, а я сказала ему, что нету и навряд ли будет. Он так на меня посмотрел, что я напугалась, и ничего не ответил. И еще я сказала, что наверху, в квартире Тихой, сейчас господин из полиции и чтоб он, значит, спросил обо всем у вас, а он, не попрощавшись, заспешил отсюда прочь.
Господин в темном костюме уже заворачивал за угол. Бружеку не оставалось ничего другого, как побежать за ним, но Бружек опоздал - незнакомец в темном сел в трамвай. Бружек так бы и остался на остановке ни с чем, если б вагоновожатый не внял повелительным жестам Бружека и не притормозил, собираясь, впрочем, как следует обругать детектива.
Ладно, поехали, - буркнул пан Бружек. Он прошел через весь вагон в конец его, на площадку, но того мужчины не обнаружил. Пан Бружек нетерпеливо дождался следующей остановки и перебежал во второй вагон.
Видали его!
– сердито проворчал усатый старик кондуктор.
– Оштрафовать бы тебя!
Но тут затрезвонил кондуктор из прицепа: там что-то произошло. Вагоновожатый снова остановил трамвай. Два господина вышли из прицепа, не доехав до остановки.
Оштрафуешь его, как же! Полиция! Видал - сцапал-та-ки!
– удовлетворенно заключил вагоновожатый и, сильно топнув на звонок, снова тронул с места.
Простите, в чем дело? Я ничего не понимаю, - проговорил солидный господин в добротном темном костюме, когда пан Бружек, отвернув лацкан пиджака, показал знак полиции.
Я тоже, но мы с вами побеседуем, и все станет понятным нам обоим, вы согласны? За углом находится комиссариат полиции. Извольте следовать за мной и предъявите документ, удостоверяющий вашу личность.
Господин произнес обычную тираду о том, что все это недоразумение, ошибка - слова, давно знакомые Бружеку. Они пошли молча, но перед зданием полиции господин в нерешительности остановился:
Простите, а нельзя ли поговорить в другом месте? Я же ничего не совершил.
Я этого и не утверждаю. Меня интересуют кое-какие сведения...
Пан Бружек уже ознакомился с документами господина, это был кассир городской сберегательной кассы. Кассиры - народ, достойный доверия, и пан Бружек смягчился:
– Пожалуйста, я не настаиваю на необходимости беседовать с вами именно в полиции. В конце улицы есть ресторанчик, вас это устроит?
Кассир сокрушенно покивал головой, и они пошли дальше.
Я догадываюсь, о чем вы собираетесь спрашивать меня, - проговорил он, размешивая некрепкий черный кофе, принесенный официанткой.
– Догадываюсь... Я прочел об этом сегодня в газете, но подумал - вдруг просто совпадение имени. В "Политике" указано было только Анежка Т. Я и пошел, чтобы убедиться, уточнить.
А почему вы пошли наводить справки?
Солидный господин вздохнул и низко опустил голову.
Вам это, возможно, смешно, я уже немолод, имею семью. Сын учится в гимназии, совсем большой... Жена... Но Анежка... Как бы вам сказать...
Говорите все, как есть. Короче, у вас с ней были близкие отношения. Давно ли?
Нет, не очень, но все было очень серьезно. Ну Анежка нашла во мне то, что искала... Так она говорила по крайней мере.
– Итак, где и когда вы с ней познакомились?