Пантера-киборг

Вер Александр

При виде местных трудяг Ната каждый раз убеждала себя, что исполняет свою страшную работу ради их же блага. Чтобы не допустить повторения того, что случилось с Землёй! Чтобы о них продолжали заботиться корпорации, не было бунтов. А Правительство, в свою очередь, не допустит, чтобы их зацепила эта зараза пропагандной лжи с других планет. Чтобы они не сомневались в том, как нужны своим компаниям-работодателям и своему Славному Правительству.

Сейчас, неожиданно для самой себя, она задумалась. А почему оно, собственно, звалось “славным”? Альб же сам говорил вскользь, что эти “прохиндеи”, как он их назвал, уже лет двести сдают позиции, уступая чужим желаниям и капризам. Год за годом они отдавали одни за другими колонии, спутники,

астероиды в руки финансистам, компаниям и всяческим проходимцам в Союзе. Теряли финансовые потоки, утрачивая акции за бесценок. “Давно потеряли не только хватку, но и гордость” — так он говорил, кажется. Все прежние завоевания прошляпили давно и забыли собственное уважение и величие. Странно. Альб ругался, но не пояснял, почему тогда правительство продолжали называть “славным”. Спросить его?

Ната осеклась очень быстро, вспомнив, что бывает за такие вопросы. Начни спрашивать, лезть не в своё дело, строить догадки, предположения, делать выводы о политике Славного Правительства и тут же можно быть уверенным, что тебя взяли на карандаш, поставили оранжевую галочку: “не надёжен”. Личное дело с такой галочкой подводит тебя под подозрение, что недоволен и суёшь нос. Если будешь болтать больше, то галочка станет красная: “опасен”, и ты очутишься на допросе следователей Министерства Порядка или прочих служб. А если докажут, что ты связан с радикалами — такие обязательно найдут эти связи, если так захочет полиция, значит ты — болтун, мешающий процветать финансовым институтам и власти.

Куда могут завести такие вопросы, люди понимали уже поздно, когда под палками подписывали документы о виновности. С поломанными костями, залитые соплями и кровью, сами признавались, что стали на скользкий путь. Путь в никуда. К утрате всех привилегий, работы, ипотечного жилья.

Преступников пытали, судили, высылали на каторжные астероиды и спутники, где глоток воздуха они отрабатывали в обязательном порядке. Иначе — тебе не дадут его! Наконец, самых опасных предателей уничтожали. А с Натой никто церемониться не станет. После короткого суда ей просто выжгут матрицу сознания. До конца… До полного выгорания личности.

Зачем тогда Альб при ней ронял такие фразы о Славном Правительстве? Проверял надёжность? Нет. Не стоит заговаривать вовсе. Кто она такая? Там, наверху, сидят умные люди! Они всё знают и решают. Наверное, Альбу, большому и значимому, можно так говорить. А ей, Нате, крошечной шпильке, мелкому винтику. Нет, даже не винтику. А крошечной гаечке, крохотусенькой такой, маленькой, в этой колоссальной машине службы государству. Нет. Ей, нельзя!

Лучше думать, вон о них… Тех мрачных людях… Что шли к заводским и фабричным воротам. Защищать их от заразы сепаратистской пропаганды. Защищать их! Чтобы не пришли к ним из Министерства Порядка и не лишили их семьи кормильцев. Чтобы не ломали им руки, ноги и не рвали рты крюками.

В вагоне все притихли. Молодые люди в наглаженных пиджаках, погружённые в свои докеры, недовольно выглядывали из-за экранов и косились на виды за окнами. Девицы выглядели немного напуганными. Чем их могли напугать трубы и жилые массивы поблизости, Ната не знала, но догадывалась — девицы родом отсюда. Боясь самим себе об этом напомнить, они натянули на лица презрение и отвернулись от унылого, но до боли знакомого им пейзажа.

Промышленная зона постепенно стала сходить на нет. Заводы превратились в складские помещения, а фабрики в перекошенные ангары. Трубы торчали всё реже, а земля обнажалась всё больше, превращаясь в грязную кашу, изрытую шинами и утыканную бетонными обломками. В то время, когда здания редели и делались ниже, из-за горизонта прорастала Свалка. Стена мусора высотой метров сто, наваленная городскими властями, чтобы оградить благополучный промышленный сектор от пришельцев с той стороны.

Транспортный акведук стал отдаляться от земли. Вагон, намереваясь перескочить через стометровую гору мусора, пошёл вверх, увеличивая вес от ускорения, и Ната ощутила, как вдавило ноги в пол. Внизу замельтешили обломки, железки, бочки, арматура и через секунду горизонт очистился от ржавых краёв и встал далёкими видами на бескрайнее поле из контейнеров. Мятые, с пожухлой выгоревшей краской железные блоки, поодиночке или наваленные друг на друга стояли ровно, или валялись на боку, создавая безумную мешанину из выцветшего ржавого железа. По ней и между перемещались тени. Оборванные, грязные худые тени с руками и ногами. Они не обращали внимания на акведук с вагоном и, снуя между вонючих луж, таскали из мешанины Свалки непонятные куски, которые могли найти. Ходили по улочкам между контейнерами и ползали на карачках вокруг маленьких грядок. Те, кто возделывали грядки, тонкими руками бережно пололи или вынимали из коричневого отравленного грунта плоды своего труда.

Похоже, были и те, кто оптимизма здесь не терял, потому что почти все стены контейнеров-домов были исписаны в основном белой краской, надписями неприличного содержания и неумелыми рисунками. Среди них значительно преобладали черепа и кисти рук, скованные цепями.

Район Складов тянулся долго. Вагон на этом промежутке не делал остановок и ускорился. Стараясь как можно скорее миновать это место, он набрал около двухсот километров в час и плавно летел на стометровой высоте над этим полем безнадёжной нищеты. И всё же, не скоро удалось покинуть это место. Небоскрёбы Тетры скрылись за горизонтом. Промышленные кварталы растворились в дымке. А мрачное поле из ржавых контейнеров с полуживыми людьми шло и шло до горизонта, на десятки километров, не имея ни начала, ни конца.

Всё это время внутрь неравномерными приливами, то усиливаясь, то утихая, проникала отталкивающая вонь, похожая на смесь чего-то масляно-мазутного с животным потом. Девицы с каждым приливом обмахивали лица ладонями, будто это их спасало. Мужчины выглядели чуть более стойкими и просто морщились и кашляли. Нате вонь тоже досаждала, но не грозила лёгочными заболеваниями, поэтому приходилось просто терпеть.

Когда через полчаса акведук закончился и вагон, миновав последнюю высокую насыпь на краю Складов, въехал в благополучный сектор загородных коттеджей, по вагону разнёсся вздох облегчения. Но вскоре пассажиры вновь напряглись. На очередной остановке вошёл парень с видом бедняка. Его куртка имела прорехи, а штаны выглядели затёртыми.

”Студент”, — поняла Ната, завидев в руке дешёвый докер с логотипом учебного заведения. Парень смущался и был явно не в своей тарелке. Он напомнил Нате тех молодых людей, которые пытались выучиться на последние гроши своей семьи, чтобы выбиться в люди. Худой черноволосый и скуластый, он бегал глазами по пассажирам, словно просил у них прощения за то, что потревожил уважаемых людей. Трое мужчин, ближе всего сидевших к выходу, неприятно отстранились, а девицы переглянулись с издёвкой.

Дверь не закрылась в ожидании оплаты. Парень развернулся, достал из кармана пластиковые жетоны, тем самым подтвердив свой статус. Для оплаты на Топале жетонами пользовалась в основном беднота. Он бросил их в машинку оплаты, но, похоже, одного ему не хватило, и он стал нервничать. Похлопав по карманам, парень с досадой выдохнул и понял, что створки не захлопнутся и вагон не тронется с места, из-за него.

Девицы злобно шикнули. На их сигнал ответил один из мужчин постарше. Он переглянулся с ними, встал и навис со строгим видом над головой юноши. Бедняга сгорбился и покраснел. Он не смел обернуться, чтобы ответить и, похоже, собирался подчиниться и шагнуть наружу.

От его жалкого вида Ната ощутила странную тесноту в груди, где ничто не могло у неё теснить. У горла стал непривычный ком. И голова поплыла куда-то, где из-за стекла торчали холодные лица и кибер-собачка на руках у ледяной женщины. Колёса автобуса плыли от неё вдаль… туда, куда… Ната тихо наклонилась и… приложила свой кредитный обруч.