Пантера, сын Пантеры
Шрифт:
Нарджис иногда помогала птицам: брала их на ладонь и подкидывала кверху.
Внутри света снова стали проявляться живые знаки — нечто вроде цепей, на которых повис, слегка раскачиваясь, кристалл оптического шпата, совершенно черный, с радугами во всех гранях, которые двоились и множились, отражаясь друг в друге и собираясь в клубок. Во льду пылало неземное пламя, алое с зеленым, — там виднелась некая вытянутая фигура, похожая видом и цветом на старинную голограмму. То была девушка, как бы вправленная в хрусталь. Выпрямленное тело ее с раскинутыми руками, похожее на меч, казалось одновременно нагим и окутанным
— Когда-то поэт назвал женщину книгой между книг, не удивительно поэтому, что истинная Книга обернулась женщиной, — произнес Гали.
— Но если человек есть текст, что удивительного в том, что совершенный текст ныне предстает как совершенный пол, совершенное оружие и вообще самое совершенное в мире существо? — спросил Эшу.
— Как вот только извлечь этот оживший клинок, — задумчиво ответила ему Нарджис. — Замочной скважины никакой не видать. Клинком разбить — поранишь, сквозь стекло поцеловать — губ не достигнешь.
— Клинок против клинка — не тот знак, — хмуро ответил Галиен. — И дева против девы.
— И к тому же это и впрямь голограмма, — заметила Крыса. — Отобьешь невзначай кусочек, а он выйдет равным целому. Размножим девицу, как в дурном сне плотских рождений и порождений, но не освободим. Она, строго говоря, сама кристалл, а не просто в него засунута. Ровно так же и те книги на полках, если кто еще не врубился.
— А ведь верно. Жалко, мы ж почти у цели, — в отчаянии вздохнула девушка.
— Вольно же было тебе заказывать закрытую книгу, Кассандра ты наша, — мрачновато хмыкнула Козюбра.
— Ну, не только это. Вы запомнили слова оракула? — спросил Эшу. — Я, Гала и Нарджис предсказаны, но нас по-прежнему трое. А для Девы-Книги нужен единый Истинный Человек.
— Значит, уходить снова и предпринимать какие-то новые попытки?
— Не думаю, — ответила Крыса. — Вы спокойно двигались с уровня на уровень, поднимаясь всё выше и выше, но не могли ничего совершить внутри каждого из них. Почему?
— Я не осмеливался.
— Я не был собой.
— Я не смогла явиться тайной на уровне тайны.
— Стойте! А покрывало тайны? Одеяние, внутри которого становишься таким, каково предначертание о тебе? — воскликнул Гала. — Мы не могли взять оружие, но это…
— Я его взяла, — ответила Нарджис.
И раскрыла его во всю ширину, так что Трое могли окутаться им.
— Мы — трое, — сказали они слова, которые сами приникли к их устам, — и мы одно. Алый Зверь, голубой Воин, зеленое Майское Древо.
И родился Совершенный Мудрец, Истинный Человек. Черное с золотом покрывало, подобное камню, скрывающему Деву-Книгу, окутывало его стан, и он ничего не знал о себе, кроме того, что это он сам и есть. И пока он не начал действовать, ему не было известно, в чем смысл его деяний.
— Погоди, — сказал он сам себе. — В Голубиной Книге было сказано нечто о жертве крови… приношении души…
И Человек снова продекламировал:
«Раскроется сере6ряная книга,
Пылающая магия полудней,
И станет храмом брошенная рига,
Где, нищий, я дремал во мраке будней.
Священных схим озлобленный расстрига,
Я принял мир и горестный и трудный,
Но тяжкая на мне теперь верига,
Я вижу свет… То день подходит Судный.
Не смирну, не бдолах, не кость слоновью
Я приношу зовущему пророку —
Багряный сок из виноградин сердца,
И он во мне поймет единоверца,
Залитого, как он, во славу Року
Блаженно-расточаемою кровью».
И вот Человек пришел в Зал Дракона и воскликнул:
— Мы одной крови, ты и я! Твоя пурпурно-лиловая, холодная кровь — одно и то же с алой и горячей кровью Эшу, с аристократической голубизной крови Галиена, с прохладной зеленой кровью Нарджис! Александрит — символ этого воплощения.
И он принял дракона в себя, чтобы стать одним со своим исконным, вековечным врагом.
И перешел в Зал Тергов. Протянул руку через кристалл ледяного пламени и сомкнул пальцы на рукояти чудесного меча.
Вошел в зал Тайны и вложил меч в руки Девы, не думая о том, что это невозможно.
Дева поднялась, ожерелье спало с плеч, кристалл стек с ее лица, обратившись в семь ниспадающих радужных покровов. И когда ее лицо оказалось вровень с лицом триединого Совершенного человека, а руки в тяжких драгоценностях легли ему на плечи, между ними обоими вспыхнуло пламя любви и сплавило их в единое целое. То были узы крепче стальных кандалов и боль жесточе ревности, но ни на какую бы то ни было земную радость и сладость не променяли бы они своих новых оков.
Огонь их слияния проник на все уровни Игры. От этого огня, своим дыханием преобразившего все формы, падали цепи Проклятой Библиотеки и размыкались застежки переплетов. Страницы порхали в струях всепоглощающего огня, как темные бабочки, и буквы сыпались с них летучей мошкарой во время весеннего роения. Картуши и иероглифы Египта обращались в клейма и печати, резьбу и орнамент; витиеватое арабское письмо стало вязью виноградной лозы, иврит — скобами и скрепами мощных строений, а в каждом китайском и японском иероглифе таился миниатюрный пейзаж, который рос и открывался, точно бутон, в живую картину невиданной красоты. В Хранилище Кристаллов с каждой запечатленной живой картиной происходило то же, что и с главной Книгой: она становилась своей воплощенной явью. По мере того, как миры запечатленного слова и заключенной вещи горели и плавились в горниле, из освобождающихся элементов возникал юный мир. Он был одет в алые и желтые лепестки пламенной лилии, в траурный кокон тлеющего и отгоревшего пожара — в знак того, что истинное познание всегда по сути пламя, уничтожающее видимость и проявляющее суть. Оттого место ему было даже не в Сирре, а в невыразимом. И уходя вслед за своим порождением в далекую обитель, Муж и Жена знали, что сделали все, как было предсказано.