Папенькина дочка
Шрифт:
Накормить я его могу, слава Богу, молоко есть, но ведь уже второй день, сыночка нужно купать.
Я уже собирался отправиться за помощью к матери, но вдруг неожиданно к нам в гости завалились Валентина и Виктор Пресновы. Виктор тот ничего не сказал, а вот его жена тут же нас отругала за то, что мы ей ничего не сообщили о рождении ребенка. Не унималась минут пять, говорила и говорила. Я еле остановил ее:
— Ты, — говорю, прежде чем кричать на нас лучше подскажи, как его выкупать. Все у нас есть, ванночка, подставка, череду — траву мы купили в аптеке, но вот представляешь, боимся приступить. Он такой крохотный, взглянешь, страх берет. Вдруг сделаем что-то не так.
Валентина тут же принялась за дело. Она померила температуру в ванной и
Урок Валентины мне после пригодился, я помогал Светлане купать сына, без боязни. Она, глядя, как я легко управлялся с мальчиком, просто ахала от страха.
— Не боись! — говорил я, нарочно подобно ее отцу Филиппу Григорьевичу, коверкая язык.
Из родственников нас редко кто навещал. Я не понимал такого невнимания, однако после мать мне сказала:
— Никто так не сближает мужа и жену как ребенок. Правда, это только в том случае, если о нем заботятся и мать, и отец.
Слова Любови Ивановны я принял после того, когда взглянул на Алексея Зорова и Надежду. У них все было по-другому. Наверное, поэтому он себя и чувствовал чужим, не нужным. Я часто видел его у нас дома. Он с удовольствием играл с нашим сыном. Дома у себя эта радость ему была не доступна. Чуть что теща тут же кричала на него:
— Ой-ой-ой! Отойди. Ты же уронишь малютку, положи быстро в кроватку и никогда не трогай! Никогда!
Я недоумевал. Алексей отдалялся от Надежды. Его больше тянуло ко мне и к Светлане — сестре, он часто ездил в поселок, хотя Филипп Григорьевич ему и не нравился, но там у него была мать, баба Паша и еще Людмила, бывшая невеста, которую он однажды потерял. Ему бы с ней жить. Ему бы ребенка от нее, а не от Надежды. Алексей боялся своей дочери, боялся оттого, что, находясь физически рядом, а духовно в стороне, был супругой и тещей от нее отодвинут, и не знал как с нею себя вести, а она требовала к себе внимания. Девочка ходила в школу. Отчего это происходило? Наверное, от нелюбви. Надежда не ждала его из армии. Людмила писала ему письма. Зачем он пожалел Людмилу: катастрофа, в которую парень попал, нарушила его задумки, Алексей сам от нее отказался: решил, что она ждала не калеку, а он калека. Благодаря молодости Зоров поднялся, но уже не был тем, кем был прежде.
Я торопливо бежал с работы домой, мыл руки и брал сыночка на руки. Алексей если находился у нас, с умилением смотрел на меня. Он, не скрывая своих чувств, завидовал мне, завидовал своей сестре Светлане.
16
С рождением на свет сына Максимки мое состояние изменилось: прибавилось хлопот. Из-за них я уже не мог просто так вырваться на соревнования — отправиться, например, в Волгоград, Брянск, Ульяновск, даже в Москву и то было проблемно, чтобы зафиксировать свой результат, который однажды показал на тренировках Олегу Анатольевичу Физурнову. Правда, скоро он этот результат для меня стал недоступен: как ни старался, добиться его, не мог. Так что порой нет-нет и подумывал, а не привиделось ли мне все это. Не привиделось. Причина была в том, что сын родился недоношенным и возможно оттого не спокойным. Жене доставалось, но не только ей, но и мне, особенно тяжело было по ночам. Голосок Максимки неимоверно громкий не давал покоя. Часа два-три из сна выпадало, а то и больше, так как время оставшееся после «концертов» малыша не всегда шло по назначению. Думать о звании мастера спорта в полутяжелом весе по поднятию штанги я не мог — на работу в техникум ходил как в тумане, на «автопилоте». Физурнов Олег Анатольевич не зря меня жалел и не нагружал.
— Ты, Андрей, прежде чем усиленно тренироваться должен быть готов к этому. На тебя тошно смотреть, еле ноги таскаешь, спишь на ходу. Я тебя не допускаю до тренировок. Вот так!
Я все-таки толкнул эту проклятую штангу, добился звания мастера спорта. Но прежде прошел не один год. Если раньше я желал приурочить свой результат ко дню рождения сына, то теперь для того, чтобы удержать Светлану рядом, возле себя. Супруга рвалась в аспирантуру и мне необходимо ей соответствовать, то есть быть на высоте. Я знал кто ее надоумил продолжить учебу — один из институтских знакомых доцент Анатолий Никитич, я его не раз видел в стенах политехнического института, когда заезжал за супругой. Доцент не только вел лекции в учебном вузе, но и работал в научно-исследовательском институте. Я, порой по просьбе жены, его подвозил. Анатолий Никитич жил в Москве. Этим все сказано. Жену Москва тоже тянула. Я, не знаю, каким образом он сбил Светлану с толку, но однажды при одной из случайных встреч и разговора с ним моя супруга загорелась и дала добро на его предложение перейти работать в научно-исследовательский институт. Анатолий Никитич пообещал ей место в своем отделе. Этого оказалось достаточно.
Мне поступок Светланы не нравился. Я не понимал — зачем нужно уходить с завода. Работа где-то там, в Москве может ей и не понравится. Не каждый человек в душе исследователь. Раньше, она так опрометчиво не поступала, а тут вдруг взяла и подала заявление об уходе.
Этот ее новый товарищ был привлекательным мужчиной, имел степень кандидата технических наук, заседал в диссертационном совете политехнического института и часто очень уж часто посматривал на молодых энергичных парней и девушек. Моя жена понравилась ему своей напористостью, и он отчего-то решил, что она для науки то, что надо. Анатолий Никитич был лет на десять старше меня, но в поступках порой, что тот мальчишка, из-за этого я пугался и ревновал жену к доценту. Однако себя вел корректно, вуалируя, не выдавая причин раздражения. Мне хотелось удержать ее в городке.
— Света, хорошо подумай! — сказал я ей перед уходом с завода. — Москва, она рядом, — помолчал и продолжил, — рядом, если ты выезжаешь для того, чтобы побегать по магазинам, сходить в театр, музей или еще куда-нибудь, и очень, очень далека, чтобы мотаться изо дня в день — на работу. — Она молчала, наверное, собиралась с мыслями, а может, ничего не могла сказать в ответ. — Ты только представь, в котором часу тебе нужно будет вставать? Ну, что представила?
— Я все выдержу! — ответила мне жена. — И не нужно меня пугать. Неужели я так слаба? — Светлана резко бросила на меня взгляд, полоснув зеленым цветом глаз.
Да, моя супруга сильная женщина, подумал я. Она порой силой духа превосходила даже меня. Живя бок о бок со Светланой, я часто был склонен обвинять во всех грехах Филиппа Григорьевича. Обычно он ее заводил — воодушевлял на всевозможные подвиги. Мой тесть долгое время считал институт самой высокой вершиной знаний. Но однажды его без всякого умысла, случайно просветили. Произошло это у нас дома во время беседы моего отца Николая Валентовича и Светланы. Они, отчего то разговорились о стезе ученых, и этого было достаточно. Филипп Григорьевич влез в разговор и быстро понял все те привилегии, что дает человеку звание ученого, и буквально загорелся идеей: «моя любименькая доченька будет кандидатом технических наук, а то и доктором».
— Света, — сказал он, — ты должна поступить в аспирантуру! Вот мой тебе отцовский наказ! Иначе ты мне не дочь!
Это для меня было неожиданно. Однако я не верил, что она пойдет на поводе у отца. Ее подтолкнула моя мать. Любовь Ивановна всегда мечтала о Москве. После слов Филиппа Григорьевича она ухватилась за эту бредовую идею и стала свою невестку готовить. Я был сам не свой.
— Ну, зачем ей все это? — спрашивал я у отца. Моя жена меня не слышала. Я ей ничего не мог доказать. У меня была надежда на отца Николая Валентовича. Однако, он отчего то поддержал мою супругу: