Папство и крестовые походы
Шрифт:
Ранней весной 1096 г. первые толпы крестьян из Северной и Центральной Франции, Фландрии, Лотарингии, с Нижнего Рейна, а затем и из других стран Европы поднялись на «святое паломничество». Крестьяне шли почти безоружными. Дубины, косы, топоры, грабли служили беднякам вместо копий и мечей, — да и эти крестьянские орудия имелись далеко не у всех. «Безоружные толпы» — так назовет впоследствии этих «божьих воинов» гречанка Анна Комнина. У них не было с собой почти никаких запасов. Они двигались подобно беспорядочным скопищам переселенцев, кто пешком, кто на двухколесных тележках, запряженных быками, — вместе со своими женами, детьми, жалким домашним скарбом. Мужики уходили прочь от неволи, притеснений и голода, втайне надеясь лучше устроиться на новых местах, в «земле обетованной». Длинными рядами потянулись обозы по дорогам, уже раньше проторенным паломниками, — вдоль Рейна и Дуная и дальше на юг, к Константинополю [18] .
18
К
Шли десятки тысяч людей. В отряде северофранцузских крестьян, которым предводительствовал разорившийся рыцарь Вальтер Голяк, было около 15 тыс. человек (из них лишь 5 тыс. вооруженных). Несколько меньше, около 14 тыс. крестоносцев, насчитывал отряд, шедший за Петром Пустынником. 6 тыс. крестьян двинулось под командованием французского рыцаря Фульшера Орлеанского; почти столько же шло из рейнских областей за священником Готшальком, которого немецкий хронист Эккехардт Аврейский, имея на то свои причины, называет «ложным слугой бога»; примерно из 12 тыс. человек состоял англо-лотарингский отряд крестьян и т. д.
Главную силу этих «несметных полчищ» составляло крепостное крестьянство. Но уже тогда крестьянским движением стремились воспользоваться в своих корыстных целях наиболее воинственно настроенные представители рыцарства. Они-то и постарались захватить в свои руки предводительство крестьянскими толпами. В их числе были французские рыцари Вальтер Голяк с тремя братьями и дядей (также Вальтером), Фульшер Орлеанский, бандит-авантюрист Гийом Шарпантье (виконт Мелюна и Гатинэ), попытавший уже за несколько лет до крестового похода «счастья» в Испании, и сотни подобных им — титулованных, но полунищих воителей. С крестьянами, шедшими из Германии, также отправилось немало разбойников-рыцарей (из рейнских областей, из Швабии): некий Фолькмар, затем граф Эмихо Лейнингенский, не принадлежавший, впрочем, к числу бедняков, но зато отличавшийся невероятной жадностью и разбойничьим нравом, Гуго Тюбингенский и несколько сотен других.
Таким образом, крестьянские ополчения оказались разбавленными изрядным количеством феодалов. Но это обстоятельство существенно не повлияло даже на внешний облик крестоносных отрядов. Стихийное с момента своего возникновения, это движение протекало без какой-либо правильной организации, без плана. Бедняки-крестоносцы имели очень смутное представление о том, где находится конечный пункт их похода. По рассказу Гвиберта Ножанского, крестьянские дети, ехавшие вместе со взрослыми, когда на пути «попадался какой-нибудь замок или город..., спрашивали, не Иерусалим ли это, к которому они стремятся». Впереди одного из крестьянских отрядов, входившего в войско Петра Пустынника, шли... гусь и коза. Они считались среди крестьян «наделенными божественной благодатью» и пользовались большим почетом: крестьяне рассматривали этих животных, как вожаков отряда [19] . Крестьянские отряды фактически были лишены руководства. По выражению Вильгельма Тирского, они «ехали без головы».
19
Об этом факте рассказывает «Иерусалимская хроника» Альберта Аахенского, летописца, который, как это твердо установлено учеными, сообщая о тех или иных событиях похода, обычно опирался на свидетельства очевидцев Альберт Аахенский пишет о гусе и козе с большим возмущением. Для него, служителя церкви, это — «омерзительное преступление», «языческое заблуждение» «глупого и сумасбодного сборища пешего люда». На самом деле, этот, на первый взгляд, странный эпизод объясняется очень просто. В те времена, как и позднее, в религиозных представлениях крестьянской массы причудливо переплетались христианские и языческие верования. В данном случае, видимо, мы как раз и имеем дело с одним из них, — почитанием домашних животных, которое вполне уживалось с официальной церковной идеологией, воспринятой крестьянством, хотя и переработанной им на свой лад.
Участие феодалов в походе бедняков не могло изменить освободительного по своему существу характера движения. Любопытно, что хотя рыцари и примыкали к крестьянским толпам, но сами крестьяне старались подчас отделаться от этих попутчиков. Когда отряд Петра Пустынника пришел в Кельн (12 апреля 1096 г.), то уже через три дня, по свидетельству Ордерика Виталия, масса крестьян поспешила в дальнейший путь. С Петром Амьенским в Кельне осталось до 300 французских рыцарей, которые покинули город лишь спустя неделю после прибытия (19 апреля). Крепостным было не по пути с рыцарями. В силу необходимости им приходилось иногда принимать феодальных авантюристов в качестве военных командиров, но по своей сути устремления крестьянской бедноты и феодальных элементов, участвовавших в ее походе, были, как это справедливо подчеркнуто Н. А. Сидоровой, прямо противоположны друг другу [20] .
20
См.: Н. А. Сидорова. Очерки по истории ранней городской культуры во Франции. М., 1953, стр. 29—30.
Очень хорошо писал об этом Лион Фейхтвангер в романе «Испанская баллада»: «Вилланы брали крест, чтобы избавиться от гнета личной зависимости и податей».
Хотя бедняки бежали на Восток от феодального гнета, но по дороге они вели себя, как самые обыкновенные грабители. Проходя через территорию венгров и болгар, крестоносцы силой отнимали продовольствие у местного населения, отбирали лошадей, рогатый скот, овец, убивали и насильничали.
Для бедноты грабеж был единственным способом добыть себе пропитание. Крестоносцы продолжали грабить и тогда, когда вступили на территорию Византии; у крестьян не было средств, чтобы уплатить за провиант, предоставленный им по распоряжению Алексея Комнина, Значительная доля вины за разбойничьи нападения на венгров, болгар, греков падает на рыцарские шайки, присоединившиеся к крестьянам. Бандиты-рыцари (особенно немецкие) почти целиком ответственны и за жестокие еврейские погромы, которые в самом начале пути были учинены по подстрекательству феодалов фанатически настроенными крестоносцами в Кельне, Шпейере, Вормсе, Трире, Майнце, Магдебурге, Праге, Меце, Регенсбурге и других городах.
К тому же в походе крестьянской бедноты участвовало немало деклассированных элементов — профессиональных воров и других уголовных преступников, которые видели в крестовом походе лишь удобное средство для грабежей и разбоев. «Много всякого сброду примкнуло к крестовому воинству не для того, чтобы искупить грехи, а чтобы содеять новые», — такую характеристику этим крестоносцам дает один из летописцев.
Венгры, болгары, а в дальнейшем и византийцы дали энергичный отпор нежданным «освободителям гроба господня». Они беспощадно убивали крестоносцев, отбирали захваченную ими добычу, преследовали отставших в пути. В этих сражениях крестоносцы несли большие потери. По свидетельству Альберта Аахенского, отряд Петра Пустынника, которому близ города Ниша пришлось иметь дело с византийскими войсками, покинул город, уменьшившись на одну четверть.
Пройдя Венгрию и Болгарию, миновав Филиппополь и Адрианополь, крестоносцы направились к греческой столице.
Со второй половины июля 1096 г. значительно поредевшие в дороге — прошло три месяца после начала похода — толпы бедняков стали прибывать в Константинополь. Сперва подошел отряд Вальтера Голяка, затем, в начале августа, с ним соединились крестьяне Петра Пустынника, принявшего общее командование. Многим крестьянам, рассчитывавшим получить свободу в неведомых землях сарацин, не удалось достигнуть даже Константинополя. По подсчетам одного немецкого исследователя, крестоносцы потеряли в Европе около 30 тыс. человек.
Деморализованные грабежами крестоносцы и в столице Византии повели себя так же разнузданно, как и раньше. Они разрушали и жгли дворцы в предместьях Константинополя, растаскивали свинец, которым были покрыты крыши церквей.
Несмотря на это, византийское правительство пыталось было удержать бедняков с Запада в столице, пока подоспеют феодальные войска. Но эти попытки не увенчались успехом. Крестьяне рвались к «земле обетованной», и Алексей I счел за лучшее поскорее избавиться от непрошеных союзников: менее чем через неделю после прибытия Петра Пустынника в Константинополь император начал переправлять крестоносцев на другой берег Босфора. Оборванные толпы воинов христовых были собраны и размещены лагерем на южном берегу Никомидийского залива, примерно в 35 км к северо-западу от Никеи. Отсюда отдельные отряды стали на свой страх и риск совершать более или менее отдаленные вылазки, вступали в бои с сельджуками.
Петр Пустынник, убедившись, что всякие попытки остановить рвавшихся вперед людей безнадежны, вернулся в Константинополь. Вскоре в главном лагере разнесся слух, будто нормандцы взяли Никею. Весть об этом взвинтила остальных крестоносцев. Стремясь возможно скорее достигнуть мнимой цели похода — отомстить сельджукам за надругательства над верой, они двинулись к Никее. Не дойдя до нее, крестоносцы были встречены заблаговременно подготовившимся к схватке сельджукским войском, которое 21 октября 1096 г. перебило их 25-тысячную армию. Около 3 тыс. человек сумели избежать истребительного преследования сельджуков, спасшись бегством в Константинополь. Одни постарались отсюда добраться домой, другие стали ждать подхода главных сил крестоносцев.