Парамонов покупает теплоход
Шрифт:
И тогда Парамонов сказал, что отчислять нельзя никого. Ни под каким видом. Просто надо открыть новые секции. Например — гребли. Здоровая стала Гюзель, рослая, плечистая, — пусть садится в байдарку. Вон же она, река, нужно очистить её, эту Мурью окаянную! Почитай, каждый культурный город имеет водную магистраль: в Париже — Сена, в Ленинграде — Нева, в Красноярске — Енисей, чем мы хуже?
— А ведь вы, Парамонов, очистите, — задумчиво глядя на него, проговорила Татьяна Тимофеевна. — Ведь вы, Парамонов, не человек. Вы землечерпалка!
Таков был второй и решающий стимул. И головокружительная идея уже не брезжила вдалеке, но виделась отчётливо
И, важно, плавно разворачиваясь носом против течения, а потом бочком, добродушно бася сиреной шаляпинского бархата, покручивая чалками в руках лихих матросов, приближается к пристани его теплоход…
Отчасти на почве неуёмности грёз, больше же стремясь поделиться ими с той, которая умела выслушать и могла всею душой понять, он и залучил как-то вечером в кабинет Аннушку…
Пребывала она рядом с ним, точно заледенелая. На просьбы и распоряжения отвечала корректно-презрительным наклоном головы. Часто и не стесняясь курила. Но задерживалась уж совсем допоздна: не печатала, не вязала — смотрела в окно. А что видела в его черноте, кроме собственного смутного отражения, непонятно. Не ждала ли чего? Вряд ли. Впрочем, зачем ей было стремиться и спешить в свою малосемейку, которую делила она с любопытствующей, выпытывающей, незадачливой, как сама она, комбинатской машинисткой?
Емельян же, вознамерившийся было перетерпеть всё и забыть, тоже не больно-то рвался к домашнему очагу. Не успеешь дверь открыть, тотчас слышится Маргаритино — по телефону: «Нет, ты всё поняла? Нет, ты не всё поняла, ты их не знаешь, это же вампиры!» Маргарита сутками напролёт обсуждала с приятельницами новости, придавшие ослепительный смысл её бытию. Дед, профессор Пётр Густавович Менар-Лекашу, лежал в клинике местного академгородка при смерти. После него оставались: квартира из четырёх комнат, столовое серебро, фарфор Попова и Гарднера, бабушкины жемчуга и финифть, библиотека, коллекция минералов (по слухам, цены не имеющая) и дача. Наследников, впрочем, хватало, и именно их Маргарита называла вампирами. Она пламенела, полыхала. Валентинино «ма-а, фруктиков» звучало всё безнадёжнее…
Короче, однажды, в десятом часу вечера Емельян выглянул в приёмную:
— Зашла бы, а?
Анна Петровна прошествовала молча, опустилась на краешек стула — вот-вот вспорхнёт.
— Слу-ушай, тут… значит, ага… такая у меня идея.
Она выслушала молча. С гипсовым лицом.
— Ну? Ну? Как идейка-то?
— Я что-то вас не пойму, Емельян Иванович, — Имя его и отчество она прямо-таки отчеканила. — До меня что-то не доходит, какой здесь смысл. Верно, не доросла я до этого смысла.
— Эх ты, господи! — взъерепенился Емельян, — Дак многочисленный же смысл! Вот ты скажешь: Парамонов захотел теплоход, не широко ль замахнулся? Это же меценатство какое-то! И ты правильно скажешь! Но ведь Северостальск — сухопутный город, и множество детей не видели моря, даже порядочной реки! Не знают, что такое теплоход! А увидеть, а проехаться самим — это же колоссальная любознательность! Это фактор педагогический! Теперь так: создаём клуб! Например, любознательных капитанов, а? Детей надо занять интересным делом, их надо охватить, их надо сплотить! Бассейн всех не вместит, а клуб — это на весь город! Теперь так: взрослые катаются и платят денежки — это же доход! Организованные прогулки! Свадьбы по заказу! — Емельяна уже несло. — Теперь так: чтобы пустить теплоход, русло надо очистить, значит, улучшаем экологию, создаём микроклимат. Теперь: набережную уложить целиком и полностью… Это какая красота может произойти от теплохода. Ты пойми меня, Аннушка, — вот некоторые говорят: «Парамонову больше всех надо. Парамонов, поди, в начальство метит, норовят сделать карьеру». А мне цель нужна, мне, коли день, ночь, да сутки прочь, дак хоть в петлю!..
Кончилось тем, чем и должно было кончиться: он пошёл её провожать. И всё просил по дороге: «Ну, скажи мне — Емеля. Емеля — дело-то простое, а для меня такой будет значительный факт!» — «Нет, я по-другому стану звать… — Аннушка запнулась… — тебя. Я давно придумала. Маша». И погладила его угловатый подбородок, щетинистый до скрипа: просто пулей росла у него борода. «Эх ты, милая, — буркнул растроганный Емельян, — хоть горшком назови, только в печь не сажай. Лишь бы ты любила меня, Аннушка».
А не пора ли нам, в самом деле, возвратиться уж в столицу — в министерство, где ведают теплоходами?
Впрочем, ещё шажок назад. Даже полшажка — последних. Емельян ведь предварительно произвёл разведку, написав письмо старшей сестре Инессе Ивановне. И она, будучи классным руководителем, в каникулярное время совершила со своими питомцами путешествие по Каме. Завязала там знакомство с речниками, и они посоветовали просить небольшое плоскодонное судно типа трамвайчика, работающее ныне на перевозе.
«Полагаю, дорогой Емельян, — отвечала Инесса Ивановна брату крупным почерком, каким пишут на классной доске, в нужных местах прекрасно утолщая или утончая штрих, — тебе не нужна „Комета“ или „Ракета“. Ведь ты проявляешь заботу о подрастающем поколении, а ему повезло не летать по реке сломя голову, но вдумчиво изучать красоту родной природы. Чертёж теплохода прилагаю». Кроме математики, Инесса Ивановна преподавала черчение.
…— Вы к кому, гражданин? Граждани-ин! Стой — разогнался… К министру? Ясно-понятно. Прямо, значит, к самому. Почему нельзя — можно. Вон у нас там в углу внутренний телефон — не стесняйтесь, звоните. Вам пропуск закажут, вы его в бюро пропусков получите. Как из подъезда выйдете, так налево в переулок. Получите пропуск и тогда смело двигайте к товарищу министру. А по какому вопросу, если не секрет? Ясно-понятно, отчего же не понять, желаете приобрести теплоход. Почему нельзя — это у нас свободно… Граждани-ин! Я же вам человеческим языком указываю — телефончик в том углу, а вы куда прёте без пропуска? Ну, разве что газетку купить — только чтобы до киоска и живой ногой назад. Чеши, бедолага.
…— Нет, по этому вопросу Серафим Ильич вас не примет. Он вообще сегодня не принимает. И завтра. Что значит «когда»? У вас к нам командировка? А если нет, то никогда. Ничем не могу помочь. Нет. Нет. Слушайте, не ставьте меня в неловкое положение… Ах, чудо какое! Это у вас там, на месте, выпускают? Ни за что бы не поверила. Вку-усно!.. Бог мой, что вы со мной делаете, я только сегодня утром решила голодать. Нет, вы подумайте — тает во рту… Всё-таки мне трудно вам помочь, тем более что такими вопросами сам Серафим Ильич не занимается. Знаете, идите к заму, он дядька ничего. Минутку, минутку… — Алё, Зоя? Ты кофе пить собираешься? А твой у себя? А он один? Тогда ты иди ко мне навстречу, мимо тебя одни чудачок проскользнёт, не заметь его, ладушки?