Парашютисты
Шрифт:
– Да-а... простое ведь совсем дело. Я согласен идти еще раз,
– Я сам схожу, - тоном, не терпящим возражений, сказал Кузя.
– И сейчас же.
– Ты с ума сошел! Сейчас - ни в коем случае!
– Нет, нет, только сейчас. Нельзя больше терять ни минуты.
Он ушел, хромая. Казалось, его не будет целую вечность. Слободкин и Инна приуныли, приготовились ждать до вечера, но случилось все по-иному. Примерно через час зашуршали сухие листья под ногами Кузи и он предстал перед глазами друзей,
– Собирайтесь!
– Что такое!
– Собирайтесь, вам говорят. Своих нашел!
Слободкин и Инна заспешили за Кузей. Скоро они оказались на поляне, посредине которой сидела старуха, такая же древняя, как тот старик в деревне. Перед старухой стояла корзина, полная грибов.
Подошли поближе, заговорили:
– Здравствуйте, бабушка.
Она поглядела очень спокойно, но недоверчиво, прошамкала:
– Вам кого? Своих, что ли?
– Своих, бабушка.
– А где свои-то? Своих нету давно.
– И в деревне тоже?
– И в деревне. А вы отстали?
– Отстали, бабушка. Но мы догоним еще.
Старуха с сомнением оглядела их:
– Шибко идет. На колесах.
– Нам бы с вашими поговорить, с деревенскими.
Старуха помолчала, потом, как бы рассуждая сама с собой, спросила:
– Свои, значит?
– Ну конечно, свои, бабушка, - шагнула вперед Инна.
– Пойдемте со мной. Только я тихо пойду, ноги не мои совсем.
– Да и мы тихоходы, бабуся, - сказал Слободкин.
Инна взяла старуху под руку. Они пошли в самую чащу. Через каждые несколько шагов старуха останавливалась, хрипло и тяжело вздыхая. Парни тоже пользовались остановками, чтоб передохнуть.
– К старику хотела сходить, проведать, как он там, да уж ладно, к ночи схожу,- сказала старуха.
– А старик где? В деревне?
– Вот и горе-то. Инна остановилась.
– Вы уж, бабушка, ступайте тогда в деревню, а хотите - мы вас проводим.
– Ишь чего удумали! Он, - она подняла над собой палец, - нас живо проводит!
Проводил уже немало. Схоронить не успели еще...
– Старика вашего мы видели, бабушка, - не выдержал Кузя.
– Он в крайней хате, на печке сидит?
– На печке, на печке, - широко раскрыв глаза, запричитала старуха. Наши были у него намедни. Живой вроде. Живой? А?
– Живой, живой, бабушка. Его бы надо в лес переправить,
– Он с печки никуда. "Хочу, говорит, помереть в своем доме".
– Ну вот что, бабушка, - подумав, сказал Кузя.
– Мы еще к нему сходим. Вот с вашими повидаемся, поговорим обо всем, потом проведаем вашего мужа.
– Какого мужа? Сосед это наш.
– Сосед?
– Сосед.
– И что же? Так вовсе один и живет?
– Один.
Кузя, Слободкин и Инна переглянулись. В такую минуту чужие люди друг о друге пекутся. Хотелось сказать старухе что-нибудь очень хорошее, доброе. Но слов таких не было у них в ту минуту. Все куда-то исчезли вдруг. Только Инна молча обняла старую и поглядела вверх: на самом краю неба шевельнулся тревожный звук.
– Самолет?
– Нечистая сила, - перекрестилась старуха.
– Он самый, - сказал Кузя.
– Высоко.
– Высоко, высоко!
– засуетилась старуха.
– К своим надо, к своим!
Самолет действительно шел на большой высоте. Шум его уже доносился настойчиво накатывающимися волнами, но через несколько минут, оказавшись в плотном кольце баб и стариков, Кузя, Слободкин и Инна забыли о самолете.
Их провожатая стояла с гордым видом рядом, продолжая что-то говорить, но слабый голосок ее совсем уже не был слышен. Вопросы сыпались со всех сторон. Кто такие? Откуда? Куда? Что на фронте? И где он, фронт?..
О себе Кузя, Слободкин и Инна рассказали, конечно. А вот фронт? Что там сейчас? И где он, в самом деле? Им вдруг стало мучительно стыдно за то, что не могут дать ответа. Деревенские поняли это и попробовали, как могли, успокоить:
– Там знают, наверно.
– Где?
– В Москве. Там все знают.
Мало утешительного было в тех словах. На душе еще горше стало, еще обиднее. У Кузи вырвалось:
– Не бежим мы, не думайте...
– Христос с вами! Нешто мы попрекаем? Насмотрелись на всякое. Израненные скрозь, избитые, больные, в чем душа держится, а идут, свою часть догоняют. Да нешто ее догонишь? На одних грибах-то? Много в лесу развелось грибников вроде вас, горемычных.
– Грибников?!
– Ну да, голодные идут, огня не разжигают, едят все сырое - грибы, коренья, ягоды. Ах, сыночки, сыночки, что же делать с вами? Чем подсобить? Куда девать?
– Никуда нас не надо девать, - мрачно сказал Кузя.
– Нам бы табачку на дорожку, а еще...
– А еще?
– А еще расскажите, где мы.
– Кузя почему-то покраснел и уставился в землю.
– Шоссейка рядом какая?
– Варшавка.
– Варшавка? Так вот нас куда занесло!.. Кузя поглядел на Слободкина и Инну.
– А мы думали...
– Точно, Варшавка. Он по ней днем и ночью.
– Ну, ночью-то не особо, днем, это верно, густо идет. Значит, Варшавка? Так, так, так... Ну что ж, это лучше даже. А деревня?
– Карпиловские мы.
– Не слыхал что-то. А ты, Слобода?
– наморщил лоб Кузя.
– И я тоже.
– А Песковичи знаете?
– Это где же будет?
– Там, - неопределенно махнул рукой Кузя.
– Так как же насчет табачку? Нам нынче в дорогу.
Но не так-то легко было внушить старикам и бабам, что солдаты есть солдаты. Знай свое - сыночки, и все тут. И еще - доченька.