Пареньки села Замшелого
Шрифт:
Все это она выпалила единым духом, будто молитву прочитала. Медведь в ответ на это что-то тихонько проворчал.
Андр тут же пересказал:
— Оттого, что больно толсто прядешь. Потоньше надобно.
— Когда же это мне тонко прясть? — заспорила пряха. — Мне по пять шпулей в день напрясть, а то не прокормишься. — И тут уж она прямо-таки заверещала: — Мне ж еще пятак матушке Букис отдавать за сожженную кудель!
— Медведь говорит: «Пускай матушка Букис простит долг», — вмешался Букстынь как опытный толмач.
Тут, откуда
— Неужто мало я тебе простила? Пятачок за целый ворох, да разве ж это дорого? Да еще за то следует, что она без малого чуть все село не спалила.
Тут Медведь так страшно заревел, что старостиха мигом закрыла рот.
— Мишенька, Мишенька! — постарался задобрить Андр рассвирепевшего зверя и тут же снова обратился к старостихе: — Ну как, простишь или нет?
— Прощу, прощу! — пообещала старостиха, прячась за спиной Вирпулихи. — Все мы, верно, ума решились, когда велели этакого зверюгу привезти. Только и жди, что живьем проглотит.
— Вместе с сапогами! — со смехом добавил Букстынь.
Тут и Ципслиха высунула голову из двери своей избушки:
— Кто тут? Кто такой крик подымает?
— Я! — Букстынь ударил себя в грудь.
— Мы! — вторил ему Андр.
Вдова, оборотясь, крикнула в избу дочке:
— Лежи, дитятко. Тебя еще в сон клонит, и на дворе мороз сильный — голой рукой глаза не протрешь.
Медведь так грозно заревел, что она мигом обернулась, как шпулька в прялке.
— Тьфу ты, до чего напугал! Так вот он каков, Медведь! Вроде он самый, а вроде и нет… На лапах точь-в-точь Ешкины лапти! Андр, это кто ж такой?
— Тот, кому надобно быть! — ответил Андр, а Букстынь загородил собой Медведя. — Думаешь, и нынче медведям разутым ходить, как в старые времена? Почитай-ка в книжках.
— Отстань ты от меня со своими книжками! — Вдова только теперь заметила портного, который стоял, гордо выпятив грудь. Тотчас она обратилась к нему: — Наконец-то ты, Букстынь, дома!
— Так и есть, любезная теща, дома.
— Где же ты так долго пропадал? — допытывалась Ципслиха. — Доченька все глаза проглядела, от окошка не оторвать.
Портной и ответить не успел, как на пороге появилась Ципслиня, протирая кулачками глаза и зевая во весь рот.
— Мам, мам, куда ты мой передник девала?.. Ой, да, никак, это Букстынь? Бу-укстынь, разбойник ты этакий!
Она быстро кинулась к жениху, но тут ей путь преградил Медведь, поднявший грозный рев. Невеста Букстыня отскочила.
— И-и! — взвизгнула она. — Матушка! Он злющий! Он кусается!
— Иной раз и не кусается, — сказал Андр и, изо всех сил упершись ногами, натянул вожжи. — А иной раз и живьем проглотит.
— Ой! Ай! — пищала Ципслиня. — Букстынь, отчего же ты ко мне не идешь?
— Я бы рад, да он не пускает.
— Почему не пускает? Ведь ты мой жених. Чего это он там ворчит?
— Так-то оно так, — ответил Андр. — Да он говорит, чтобы Ципслиня сперва выучилась чулки
— Верно сказано! — обрадовался и жених. — Пускай выучится.
— Но как я выучусь, ведь иголка пальцы колет! — пищала Ципслиня.
— «Пускай днем штопает, когда солнышко в окно светит и все видать», — объявил Андр приказ Медведя. — И еще говорит: «Пускай сперва свяжет пару варежек».
— Да как же мне вязать, коли у нас с матерью всего-то пять спиц!
— Медведь велит, чтобы вязала вечером, когда мать уже устанет и ляжет спать. А еще говорит: «Пускай Ципслиня у Букстыня ремеслу учится, иначе свадьбе не бывать!»
Невеста стояла, широко разинув рот, и моргала глазами, как курица, перед которой внезапно зажгли фонарь.
— Мам, а что ж это за такое ремесло?
Теперь Букстынь взял на себя роль толмача:
— Я буду кроить, а ты шить.
— Да как же я все село обошью?
— Ну, тогда я буду шить, а ты утюжить.
— Больно утюг тяжелый — надорвусь.
— Ну, тогда я буду утюжить, а ты водой прыскать.
— Так ведь вода мокрая, у меня губы потрескаются.
— У матушки твоей есть корова. Возьмем сметанки, вот и станем губы мазать, пока не заживут.
Вдова все время прислушивалась к их разговору, а потом подошла, подхватила невесту и подвела ее поближе к жениху.
— Так это же и вовсе разумный Медведь! — радостно воскликнула вдова. — И привез такого мой Ешка! А где же он сам?
— Скоро явится, — заверил Андр, прижимая ухо к медвежьей морде. Паренек крепко упирался ногами, но все же Медведь тащил его за сараюшку. Андр еще успел выглянуть из-за угла и крикнуть: — Близко не подходить! Медведь гневается. Как хватит — и косточек не оставит!
Двор вдовы Ципслихи был набит битком: стар и мал, взрослые и дети, голова к голове, — сбежалось все село. Перепуганные вороны, громко каркая, умчались в лес. Заявилась было какая-то сорока, но, облетев невиданное скопище, немедля повернула, длинным своим хвостом описав в воздухе дугу, что-то сердито крикнула и опустилась на дуб поглядеть, что тут такое творится. Замшельцы в безмолвии взирали на угол сараюшки, за которым скрылся Андр с разъяренным Медведем. Вскоре паренек вернулся один, грозного зверя с ним уже не было.
— Ушел, — объявил он всему люду. — Я его в лес пустил, у него там свое жилье. Больше тут он не пожелал оставаться.
— А мне-то и не показал! — попеняла сыну только что подоспевшая Рагиха.
— Не беда, ужо я тебе расскажу, что за умный зверь у нас побывал.
— Так я же тогда только услышу, а посмотреть не посмотрю.
— Да тут и смотреть было нечего, — сказал Андр. — А теперь тише! Ешка будет речь держать!
Из-за угла сараюшки выбежал Ешка, вскочил на перевернутый вверх дном Букисов чан, скинул варежки, сдвинул на затылок шапку и заговорил, будто сам пастор. Замшельцы только диву давались: и откуда сын Ципслихи вдруг научился так говорить?