Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
Бортновский театральным жестом срывает остатки бумаги и картона с принесенных работ и расставляет их на стульях. Завадская молча прохаживается вдоль выставленных работ, берет их в руки, разглядывает задники, то есть оборотную сторону. Все это время Бортновский терпеливо и безмолвно стоит в стороне. В общем, происходит непременная в подобных случаях процедура. Затем начинается неторопливый торг.
Я стараюсь понять, какое впечатление на меня производит Бортновский. Несмотря на богатую и по преимуществу негативную информацию на этого джентльмена, должен признать, что Леонид Борисович исключительно обаятелен.
Завадская не выражает намерения сделать покупку немедленно, и Бортновский начинает снова паковать картины. Насколько я понял, две из них хозяйка дома хочет еще посмотреть и затем примет окончательное решение в течение трех дней.
Увязав работы опять-таки в оберточную бумагу, Бортновский бодро следует за нами в зал. Там мы почти сразу сталкиваемся с Верой. Завадская радостно хватает нас под руки и заводит разговор о том, как хорошо семьи эмигрантов обрастают связями со своей родиной. Наши с Верой взгляды на этот предмет ее не особенно интересуют. Поскольку под «связующим звеном с родиной» она совершенно очевидно имеет в виду меня, я предпочитаю молчать. Оставшийся не у дел Бортновский обиженно отходит в сторону.
Завадская интересуется нашим с Верой мнением о вывешенных картинах. По мне эти сочетания масляной краски и аппликаций ничем не хуже и уж точно не лучше того, что я неоднократно видел на выставках в Центральном Доме художника на Крымском валу в Москве. Более точно определить свое отношение я не могу, поскольку вынужден следить за передвижениями Бортновского. Мне надо по возможности скорее познакомиться с этим типом поближе.
Вера излагает свою точку зрения на развешанную по стенам живопись предельно ясно:
— Ерунда. Я сюда приехала только из уважения к тебе, бабуль.
Распахнув глаза, она сообщает мне:
— Алексей, есть несколько вещей, которые недопустимы: нельзя класть локти на стол, есть рыбу ножом и пропускать бабушкины салоны.
— На уважении к бабушкам держится мир. Сегодня не пошел к бабушке на салон — завтра начнет поезда грабить.
Завадская, покосившись на нас, бурчит:
— Однако, быстро вы спелись.
Между тем Бортновский проявляет очевидное намерение покинуть дом. Постояв у картин, перекинувшись парой фраз с пожилой дамой и раскланявшись с двумя господами с сигарами, он направляется к выходу.
Вера между прочим говорит:
— Вот я здесь стою, время теряю. А меня ведь пригласили на ужин.
— Деловой?
— Совсем нет.
— Жаль, что меня опередили.
— Вы неискренни. Вы смотрите, не собрался ли уходить Бортновский. Я совсем забыла, вы ведь здесь по делу. Бегите, а то совсем его потеряете.
Повернувшись ко мне спиной, строптивая внучка своей бабушки идет к какому-то мужчине скандинавского вида, только что появившемуся в зале. А я, виновато вздохнув, тороплюсь вслед за Бортновским.
Бортновского удается поймать уже на пороге дома Завадской, где он роется в карманах в поисках ключей от машины.
— О! Ты тоже решил оттуда сбежать? Правильно, нечего разглядывать эту дрянь. Я тебе классные вещи подберу. Черт, ключи куда-то делись! На той неделе продал классного Шагала. Недорого, за триста тысяч долларов ушел. Знаешь, черт с ними, с делами! Поехали пообедаем?
Уровень предложенного моим спутником ресторана вполне соответствует масштабу его бизнеса. За два еще не проданных театральных эскиза на многое рассчитывать не приходится, и он ведет меня в «Гиппопотам». Рестораны этой системы с красными жизнерадостными бегемотами на витринах разбросаны по всему городу. Сюда многие парижане заходят поужинать после работы. Особых гастрономических изысков здесь ожидать не следует, но хороший бифштекс с бутылкой красного вина получить можно.
Сделав заказ именно в этом духе, Бортновский с облегчением вздыхает.
— Ну-с, а чем ты занимаешься? Ничего, что я к тебе на «ты»?
— Ничего-ничего. Работаю в нефтяной компании. Доходы позволяют думать о вложении денег. Ну вот я и приехал сюда — мне сказали, что в Европе русская живопись дешевле, чем у нас.
— Это точно. Что тебя конкретно интересует?
— Я не настолько искушен, чтобы точно сформулировать задачу. Хотелось бы несколько вещей по две-три тысячи каждая.
Бортновский даже не задумывается над ответом.
— Мой тебе совет — лучше истрать все деньги на одну или две вещи подороже. Хорошие работы, которые ликвидны, то есть могут быть потом проданы, и которые будут смотреться в коллекции, стоят минимум десять-пятнадцать тысяч здесь и тысяч двадцать в Москве. Это могут быть очень небольшие работы Левитана, Шишкина, Коровина.
— Поэтому я и приехал, что здесь покупать выгоднее.
— Да ты видишь какое дело, выгоднее-то выгоднее, но есть одна тонкость. Для того, чтобы выбрать вешь, нужен профессиональный глаз. Да и глаз может подвести.
— Но ведь здесь можно сделать атрибуцию, то есть экспертизу? Ведь на Сотбис-то, скажем, продают работы с заключением специалистов.
— Конечно. Но дело в тем, что эксперты Сотбис в Москве особым авторитетом не пользуются и их заключения там мало кого будут интересовать. Если ты захочешь продать в России картину, с тебя потребуют заключение специалистов из Третьяковской галереи или Центра Грабаря. А вот они могут отвести твою картину, то есть не подтвердить авторство. И тогда останешься ты со своей липовой живописью, но без денег. Больше того, были случаи, когда западные коллекционеры покупали целые собрания, которые российские эксперты потом отказывались подтверждать. Вот была трагедия!
— Но не может же целая коллекция состоять сплошь из фальш ивок!
— Может-может. Есть люди, которые специализируются на производстве подобной «липы». Иногда вдруг в течение нескольких лет рынок оказывается наводнен работами художника, который до этого был представлен в двух-трех собраниях. Ну так получилось, что человек мало сделал за свою жизнь. Возникает вопрос: откуда взялся этот поток картин? На чердаке нашли? Нет, совершенно очевидно — работает мастерская.
— А заключение эксперта дает гарантию подлинности?