Пароль остается прежним
Шрифт:
Приятнее, чем жить на свете без тебя!»
Она на мгновение остановилась:
— Это из «Гулистана» Саади.
— А кто — в чалме?
— Тоже Са-ади-и! — пропела она и опять побежала.
«Я встретил девушку,
Полумесяцем бровь,
На щечке — родинка,
В глазах — любовь!» —
замурлыкал Мансуров и осекся.
Опять тоска подкралась к нему. Он не заметил, как старательно кивал ему с автопогрузчика Ефремов.
Не заметил и позже, как неизвестно откуда появился майор Серебренников. Он подошел к Мансурову, который одиноко сидел на свежевыструганной скамейке перед воротами КПП, и прогудел в самое ухо:
— Спим, товарищ старший лейтенант?
Мансуров вскочил:
— Товарищ майор, на участке без происшествий. Докладывает начальник КПП старший лейтенант Мансуров.
— Как то есть без происшествий? — сердито сказал Серебренников.— А если вы не замечаете старшего офицера, разве это не происшествие?
В порту заработал движок. Словно потревоженные им, в сгустившейся темноте задрожали звезды.
— Рассказывай, как живешь,— спросил Серебренников, шумно усаживаясь на диване в кабинете Мансурова.
Оказалось, что никаких новостей у начальника КПП нет. Служба, как служба. Живет не жалуется.
Серебренников покачал головой.
— Сколько часов ежедневно ты проводишь в этом кабинете?— спросил он.
Начальник КПП сделал движение, чтобы подняться. Серебренников жестом остановил его.
— Ну, так сколько?
— Много, товарищ майор.
— А дома?
— Иногда совсем не захожу,— сознался Мансуров.— И сплю на этом диване.
— Почему?
Мансуров понял, куда клонит Серебренников. Не в первый раз заговаривает он с ним о том, что пора жениться. Только ведь это пустой разговор.
— Чепуха,— заметил Серебренников, и лоб его пересекла глубокая складка.— Просто ты еще не встретил девушку, которая бы понравилась по-настоящему.
Он подошел к окну. Стирая звезды, по небу плыла чуть розоватая половинка луны.
Мансуров тоже подошел к окну. Встал рядом с майором.
Серебренников произнес задумчиво:
— Представь себе вот такую же ночь, и луну, которая была, может быть, на день-два моложе... Это случилось в июле, лет пятнадцать назад. Первое послевоенное лето. Я — лейтенант, и в моем подчинении младший по званию офицер — Нина Кравченко. Западная Украина. Вызывают в Одессу. В штаб соединения. Добрались мы на попутном грузовике до ближайшей железнодорожной станции. Смотрим, стоит на путях поезд, точно поджидает нас. Мы неплохо устроились у окна, и поезд тронулся. Мимо с ревом промчался встречный. «А этот куда же?»— спросил я пожилого мадьяра в расшитой бисером свитке. «В Одессу»,— ответил он. И тут оказалось, что мы сели не в тот поезд...
Серебренников улыбнулся своим воспоминаниям, положил руку на плечо Мансурову:
— Любить надо, Анвар. Понимаешь? Тогда жизнь будет красивой.
Мансуров думал о своем: вот скоро приедет Пулатов и станет веселей.
Потом он провожал Серебренникова.
Кругом было темно и тихо. Луна искала свою вторую половинку. Здесь она ее не нашла и закатилась за сопку.
Они шли по рельсам узкоколейки.
Теперь Серебренников снова думал о капитане Ярцеве. Безусловно, майор знал и то, что Ярцев давно командует заставой и то, что недавно его собирались перевести на штабную работу. Но Серебренников видел, как Ярцев привязан к заставе, и считал, что лучше его не трогать. Так или не так?
Поговорить с Ярцевым, конечно, следовало. Но он будто почувствовал это и попросил разрешения заняться своими делами: один, без помощника.
Серебренников уловил фальшь. Свел брови: занимайся, пожалуйста. Он знал, что хуже всего докучать человеку. Придет время, когда Ярцеву самому захочется отвести душу.
Серебренников изменил свои планы на вечер и отправился на КПП, обещая вернуться в двадцать два тридцать.
Сейчас было двадцать два пятнадцать. Он спешил.
Где-то вдалеке послышался шум приближающегося поезда. Он нарастал с каждым мгновением. Опережая поезд, из-за холма вырвалась слабая полоска света. Она разливалась, словно фантастический рассвет.
Наконец, сконцентрированный сноп лучей заскользил по рельсам, вспыхивая подпрыгивающим голубоватым пламенем. Игрушечный паровозик, запрокидывая вагончики на крутом вираже, вырвался на прямую и заголосил.
Пограничники сошли с полотна. Паровозик поравнялся с ними, приятно обдал ветром.
Мансуров включил сильный фонарь, стал ощупывать вагоны. Пустая платформа. Цистерны. Еще платформа.
Мигнул красноглазый огонек.
Рельсы замерли, ожидая, когда с перестуком колес снова вернется жизнь.
Впереди показалась застава.
ДЕФИЦИТНЫЙ ТОВАР
— Давно так не фартило.
— Выкладывай.
— Дошел после второй стопки. Целуется.
— Не трепись, говорю. Выкладывай.
— Ах, выкладывать... Вот, пожалуйста.
На траву шлепается кожаный бумажник с двумя отделениями. В одном — паспорт и военный билет. В другом двести рублей наличными и аккредитив на три тысячи.
— Что еще?
— Сумочка.
— Давай сумочку.
— Фэ...
— Слушай, «Зуб», руки у тебя золотые. Иначе бы дал в морду.
— Сумочка тю-тю.
— Не крути.
— Я не крутю.
— Так что же на одном бумажнике пофартило?
— А сумочка?
— Вот ты меня выведешь из терпения...
— Есть сумочка, «Буйвол». Только не у меня.
— Опять крутишь?
— У штымпа[8] сумочка. Вместе увели.
— Откуда штымп?
— Ростовский, говорит.
— Как познакомились?
— Ну, я бумажник взял и ходу. В тамбуре электрички дымы пускаю. Сам знаешь, после работы курить хочется. Вдруг он подходит.
Кругом — никого. Он да я. Вытаскивает часы. Я удивился: ну точь в точь как у моего клиента.
— Что же сам не взял?
— Цепочка мудреная. Бился — никак. Думаю: подзашьюсь.
— Так, детка.
— Это, говорит, не вы, случаем, обронили? Конечно, отвечаю, я. Прошу, сэр. Я — за часиками. А он: «Стоп. Предлагаю руку и сердце». Ну, познакомились. Зашился в Ростове паренек. Смылся. Здесь один. Очень чувствительный: скучает.
— Раньше не был в наших краях?
— Упаси бог!