Пароль остается прежним
Шрифт:
— К капитану Ярцеву! — убежденно сказал лейтенант.— Там люди хорошие и участок ответственный. Не придется Бородуле скучать.
Серебренников ответил после некоторого раздумья:
— Что же, доложу полковнику Заозерному.
У ЯРЦЕВА ПОРТИТСЯ НАСТРОЕНИЕ
Пошла вторая неделя с тех пор, как пограничный катер Вахида Шарапова выловил утопленника, однако личность его выяснить так и не удалось.
Пограничные заставы продолжали нести свою вечно напряженную службу.
Николай Бегалин острее всех чувствовал это. Ему было трудней, чем другим солдатам привыкать к воинской дисциплине и суровому климату Средней Азии. Всю жизнь он провел за Полярным кругом. Отец постоянно находился в плавании. Мать учительствовала в семилетней школе при лесопильном заводе. Она слишком опекала сына, и он рос хилым, болезненным.
Как-то Николай заболел ангиной. Когда встал на ноги, врачи прописали ингаляцию. В городской клинике его усадили за небольшой столик с клокочущим в бачке паром и сунули в рот мундштук. Он скосил глаза на красный столбик ртути, поднимавшейся все выше. Стало трудно дышать. Он подозвал сестру. Она отвинтила кран, и температура спала.
Сейчас, стоя на вышке, Бегалин подумал, что снова попал на ингаляцию. Только сеанс продолжался не три минуты, а гораздо больше, и температура была выше, но никто не мог ее сбросить.
Николай дышал тяжело, со свистом, и все ждал, что вот-вот загорится воздух. На зубах похрустывал песок. Глаза разъедало потом. Гимнастерка сморщилась, будто сушеная вобла, и царапала кожу.
Снова рядом с Бегалиным стоял Петр Ковалдин. Он заметил, как похудел Бегалин за последние дни. Лицо вытянулось, выгоревшие брови и ресницы словно исчезли с лица.
— Не могу больше,— уныло вздохнул Бегалин и потянулся к брезентовому ведерку. Ковалдин неодобрительно покачал головой.
— Внутри все печет,— прохрипел Бегалин.
Ковалдин отстегнул флягу:
— Пей отсюда.
Николай взял флягу. Вода была теплая, с металлическим привкусом. Он сделал несколько глотков и вернул флягу Ковалдину.
— А теперь ополоснись из ведерка,— предложил Петр.
Бегалин с удовольствием воспользовался этим предложением, оживился, стал обмахиваться полотенцем.
Ковалдин сказал строго:
— Больше ты в наряд полотенце не возьмешь.
— Почему?
— Не положено.
— Так ведь старшина разрешил.
— Старшина...— усмехнулся Петр.— А вот если начальник заставы узнает про это самое полотенце, и тебе и мне всыплет по первое число.
— Что же ты мне раньше не говорил? — упавшим голосом спросил Николай. Он едва успевал вытирать обильно стекавшие капли пота.
— Значит, я тоже мягкотелый,— ответил Ковалдин, снова вскидывая бинокль. Широкополая шляпа сползла на затылок, и солнце запуталось в огненно-рыжей шевелюре, которую Петру разрешили отрастить в связи с предстоящей поездкой на родину. Отличился в прошлом месяце ефрейтор Ковалдин: вместе с черногрудым «Амуром» задержал нарушителя границы.
Давно уже поступил на заставу приказ полковника Заозерного: предоставить Ковалдину десятидневный отпуск, а он все тянул и не ехал. Никто на заставе не удивлялся этому, потому что только-только зажили изувеченные лапы «Амура».
Ковалдин оторвался от бинокля, чтобы отдохнули глаза, и спросил Бегалина:
— Сколько времени?
Солнце едва заметно передвинулось. На вышку паутинкой легла тень. Николай посмотрел на эту паутинку, облизал сухие, потрескавшиеся губы.
— Тринадцать часов сорок пять минут.
— Нет,— сказал Петр.— Ты забыл, что день сегодня еще убавился.
— Значит, тринадцать часов сорок две минуты,— поправился Николай и повернул бинокль в сторону заставы.
По дозорной тропе к вышке медленно двигался конный наряд.
— Смена! — обрадовался Бегалин.
Дежурный по заставе — сержант с неподвижным, будто стянутым маской лицом,— распахнул ставни на окнах, и в казарму ворвалось солнце.
— Подъем! — сказал он голосом, которого невозможно было ослушаться.— Выходи строиться на уборку!
Через минуту двор ожил. Замелькали ведра, выплескивая на песок шипящую воду. Нетерпеливо залаяли овчарки.
Старшина сверхсрочной службы Вениамин Анатольевич Пологалов снял пробу в столовой и послал повара за экстрактом.
Начальник заставы заполнял пограничную документацию. Он сидел, низко опустив голову, недовольный, усталый,
Из отряда позвонил майор Серебренников, предупредил, что завтра будет на заставе.
— Ясно! — ответил капитан.
Серебренников ждал, что обычно словоохотливый Ярцев еще что-нибудь добавит, но Ярцев молчал.
Тогда Серебренников сказал:
— Рядовой Бородуля направляется к вам для дальнейшего прохождения службы.
Дежурный по заставе услышал.
— Бородуля?
Капитан зажал трубку ладонью и спросил:
— Вы что, сержант, знаете Бородулю?
— Тяжелый солдат,— хмуро ответил дежурный.— Он у меня в отделении на учебном был.
— Вот и хорошо. Значит закрепим за вашим отделением.
Дежурный хотел возразить, но капитан холодно остановил его:
— Решено, товарищ Назаров.
— Какой он солдат? — вздохнул дежурный.— Ему на печи воевать с тараканами...
— Ну, вы что замолчали? — насторожился майор.
— Да вот обсуждаем: с оркестром встречать Бородулю, или без оркестра? — ответил капитан.
Серебренников успокоился: значит, с Ярцевым всё в порядке.
— Я вам покажу оркестр!—усмехнулся он и повесил трубку.
А Ярцеву было сегодня не по себе. Получил он письмо от друга. Вместе кончали пограничное училище. У того диплом с отличием. И у Ярцева—с отличием. Тот сразу пошел по штабам: младшим офицером службы... старшим офицером службы... А сейчас — майор, комендант участка.