Пароль получен
Шрифт:
Она еще не осмотрелась как следует и, конечно, не могла узнать, где лежит человек с красным родимым пятном на шее — человек, ради которого она здесь. Ее волосы под косынкой были заплетены в две небольшие косички. В одну косичку была искусно спрятана маленькая почтовая марка.
Постепенно в камере началось движение, узники зашевелились. Новичков окружили, стали расспрашивать, за что их схватили. Киля обратила внимание на человека, который остался лежать на полу и только издали смотрел на
— Давайте знакомиться, товарищи… — предложил один из заключенных. — Пусть каждый назовет свое имя и скажет, что хотел бы он передать на волю. Запоминайте, люди! Кому такое счастье выпадет — вырваться отсюда, тот пусть и передаст просьбу каждого…
Это говорил лысый человек невысокого роста. На его узком лице очень крупными казались карие глаза.
— Меня зовут Геннадий Сазонов, я эстрадный артист, был схвачен как подозрительный, — продолжал он. — Подозревают, что я пытался установить связь с партизанами…
Люди называли себя, говорили о своем горе, что-то просили передать родственникам. Иные молчали, отвечали уклончиво, боясь затянуть в гестапо других. А Вера не сводила глаз с Сазонова. Ее поразила самоуверенность этого человека. Быть может, это профессиональное — он эстрадник. А может быть, просто провокатор. Во всяком случае, надо быть особенно осторожной с этим человеком, а когда она выйдет на волю, сказать товарищам, чтобы проверили, был ли такой актер и чем он на самом деле занимался.
Кто-то из новеньких кивнул в сторону неподвижно лежащего человека:
— Не покойник ли?
— Почти, — шепотом ответил Сазонов. — Не русский он, надо полагать… Ничего по-нашему не понимает. Говорит на чужом языке. А мучают его, беднягу, больше других. Как привезут с допроса, так на нем места живого нет. Мы все ему хотим помочь, а он молчит.
— За что же его так бьют? Он весь в крови! Мне страшно… — Киля задрожала как в лихорадке. — Я ни в чем не виновата. Они должны меня выпустить!
Она вскочила, подбежала к обитой железом двери, стала колотить в нее кулаками.
— Отведите меня к начальнику! Отведите меня к начальнику! — кричала Киля.
Сазонов и другие старожилы камеры постарались оттащить девушку от двери, успокоить. Охранники не любят подобных сцен. Открыв дверь, они жестоко избивают отчаявшихся людей.
— Эх, крошка ты, крошка… — проговорил Сазонов. — Привыкай к ужасам-то. Раз попалась птичка — стой, не уйдешь из сети…
— Нет-нет, я ни в чем не виновата! — продолжала твердить свое Киля.
Потом она умолкла. Как врач Вера отлично знала: после вспышки истерии обычно наступает депрессия, полное расслабление… Вера играла свою роль профессионально в полном смысле этого слова.
Прошло три дня.
Вера смогла установить
Заметила Вера и то, что не может установить, когда Сазонов спит, а когда бодрствует. Дело в том, что глаза его были всегда открыты. Да, он спал с приоткрытыми глазами.
А нужно было действовать. Нельзя дальше медлить! Ведь ее могли вызвать на допрос, установить невиновность и отпустить…
На четвертый день, когда в камере все как будто спали, Киля подползла к Сазонову и прошептала:
— Дядя Гена! Мне страшно…
Сазонов не ответил. Вера увидела, что у него слегка приоткрыт рот. Он спал. Так вот по какому признаку можно распознать, спит или бодрствует Сазонов! Обычно челюсти его были плотно сжаты.
Будить Вареца было опасно: могли проснуться и другие.
Около трех часов ночи послышался лязг засовов.
Стали просыпаться узники. Проснулся и Варец, которого в это время обычно увозили на допрос.
Вера села к нему спиной. Изобразив на лице испуг, она расплетала косичку, словно это движение было случайным, словно это от повышенной нервозности. Ее затылок был рядом с лицом Вареца. Вера ловко высвободила из волос марку и распустила волосы за спиной перед самым лицом Вареца. Длилось это всего несколько секунд. Но эти секунды казались Вере часами. Время словно остановилось, застыло.
И вдруг Вера почувствовала на локте легкое пожатие: Варец узнал пароль.
Вера незаметно проглотила марку.
Надо было дожидаться ночи. Теперь она сможет заговорить с Варецем. Он будет ждать этого так же, как она.
Но днем ее увезли на допрос.
Машина ехала к главному зданию полицей-управления.
У Веры было трудное положение: ей нужно было задержаться в камере еще хотя бы на сутки. Как быть, если ее собираются отпустить сразу же? Наговаривать на себя крайне опасно.
Ее допрашивал офицер гестапо через переводчика.
— Килина Остапенко?
Вера кивнула.
— Так вот, Килина, — услышала она от переводчика, — нам все известно. Ты партизанка. И специально была подослана на платформу. Тебя опознали. Хочешь очную ставку?
Киля заплакала:
— Побойтесь бога! Какая я партизанка! Я на базар ездила, гуся продавала. Деньги у меня ваши стражники отобрали, и еще билет отобрали до хутора моего Высокого. Я ни в чем не виноватая и прошу господина начальника меня отпустить!