Партизаны в Бихаче
Шрифт:
запел повар Лиян, когда его рота проходила мимо молодой пастушки, на что острая на язычок девушка без задержки весело пропела:
Кабы Лиян пролетарием был, Кабы горы перешел, Кабы Дрину переплыл, У меня б ракию пил!Ничуть не обидевшись, даже, наоборот, польщенный тем, что девушка его сраэу узнала, сторож Лиян ответил ей очередным куплетом:
Ой, красавица моя, СколькоНа этот хвастливо-разудалый куплет смешливая пастушка так звонко расхохоталась, словно зазвенел маленький бубенчик на шее лошади, и весело подхватила:
Лиян пьет, Дунай мелеет, А старик все не хмелеет.Партизанская рота остановилась, чтобы не пропустить ни одного слова из этого веселого поединка между их поваром и озорной девчушкой, и тут вдруг из самой колонны подал голос еще один певун — омладинец Джоко Потрк:
Сидит Лиян возле Нила, Хочет пить — жарой сморило, Да боится крокодила.— Эге, когда передо мной ракия, не боюсь я никакой рыбы, даже и этого твоего кокоро… кор… водяного носорога-осьминога! — расхрабрился повар и воинственно взмахнул своей жестяной фляжкой.
— Ты гляди как наш старик разошелся! — удивленно воскликнула пастушка Борка. — Я думала, такие герои есть только в Первой Пролетарской бригаде!
Лиян этим словам удивился еще больше.
«Неужели, — пробормотал он про себя, — неужели и она уже прослышала про Первую Пролетарскую в этих богом забытых горах?! Да, дела! Бригада бьется еще черт те где, у нее на пути еще столько дотов, засад, вражеских гарнизонов, а слава о ней уже взбудоражила сердце этой хохотушки в далеком краю, докуда бригаде еще идти и идти. Нет, теперь уж точно — победа будет наша!»
Эту последнюю фразу повар Лиян произнес почти вслух, потому что в эту минуту он совсем отчетливо, словно в каком-то счастливом сне, увидел высоко в небе развевающееся над его родными полями и рощами алое, как заря, знамя победы.
«Гляди, гляди, а это что! Уж не обманывают ли меня мои старые глаза? Да ведь под знаменем-то — вчерашняя ребятня, все те сорванцы, которых сторож Лиян столько лет гонял по полям и огородам, из чужих садов и бахчей, с яблонь и груш! Не успел оглянуться, как мои мальчишки вон какими героями стали!
Что это со мной, даже не понюхал ракии, а таким пьяным еще никогда в жизни не был?! — изумленно подумал старик. — Ясно вижу и то, что будет завтра, вижу новых героев, что приходят на смену Кралевичу Марку и другим юнакам из народных песен. Лиян, что это на тебя нашло, никак, ты в пророка превращаешься!»
Бывший полевой сторож расправил плечи и стал восторженно декламировать, да так, будто ему кто-то невидимый шептал нужные слова на ухо:
Омладинцы, наша слава, Издавна стоит держава На таких богатырях, На таких, как вы, бойцах. Сколько звезд на небе золотых, Столько в ротах коммунистов молодых!..Он еще не успел закончить свое импровизированное выступление, как омладинец Джоко Потрк закричал из колонны:
— Товарищ комиссар, он же мое стихотворение читает, то, которое я написал сегодня утром и только тебе показал. Откуда он его узнал?
— А ну-ка, товарищ повар, признавайся, откуда ты знаешь этот стих? — обратился комиссар к увлекшемуся декламатору.
— Да кто-то мне его на ухо шептал.
— И кто бы это мог быть? — серьезно спросил комиссар. — Мы никого возле тебя не видели.
— И я не видел, только слышал, — все так же восторженно ответил Лиян.
— Да ты случайно сегодня не выпил? — подозрительно спросил комиссар.
— Если бы так! — искренне ответил бывший сторож. — Я уж три дня тоскую по Райке Сливич, по ракии значит.
— А все-таки вид у тебя такой, будто ты пьян.
— Да, я пьян! — пробурчал партизанский повар, задумчиво глядя куда-то в небо.
— Да от чего же тогда?
— Еще опрашиваешь от чего! Гости к нам идут, пролетарии. Вся Краина пьяна от радости, так неужели ж мне одному быть трезвым? Когда мы с Гаврилой сидели там, на холме, в охранении и слушали, как бьют их пулеметы, мне все казалось, что я нахожусь на великом пиру, какого еще не видели в этих краях.
— Смотрите-ка, как наш Лиян загорелся, будто омладинец! — одобрительно заметил комиссар. — И правда, сегодня все похоже на какое-то всенародное празднество, на пир, как сказал наш славный повар.
— Так точно, товарищ комиссар! — радостно воскликнул Лиян.
Но ротный поэт Джоко Потрк не дал ему продолжить. Он выбежал из колонны, встал рядом с поваром и начал декламировать:
Наши гости, наши сваты — Пролетарские отряды. Будет в Краине родной Пир у вас идти горой…— И ракия течь рекой! — перебил его Лиян и продолжал:
Было б хорошо и мне Искупаться в той реке И на Козаре-горе Подремать потом в теньке.— Да, ты-то можешь спокойно дремать себе в холодке на нашей Козаре, — заметил неулыбчивый командир роты, родом с Козары, — а вот врагов она встречает по-другому.
А фашист, ползучий гад, Получил ногой под зад И пустился без дороги Уносить скорее ноги, —как из пулемета выпалил Джоко Потрк, так что Лиян изумленно воскликнул:
— Эй-эй, стой! Это я хотел сказать, а ты меня опередил! Что такое сегодня творится, все друг у друга стихи крадут, я у тебя, ты у меня.
— Ничего удивительного, — улыбаясь ответил комиссар. — Идут к нам дорогие гости, вот весь народ и поет от радости.
— Верно, — согласился с ним партизанский связной, родом из Лики. — Мы у себя в Лике под горой Стражбеницей, когда услыхали о приближении пролетариев, чуть изменили одну нашу старую песню и теперь гостей встречаем такими словами: