Партизаны в Бихаче
Шрифт:
— Что еще остается этому сожженному и разграбленному краю, — невесело проговорил хмурый комиссар. — Ничего не имея, он тебя хоть песней попотчует.
— Ничего, может, и жареный барашек найдется, — бросила пастушка Борка, весело сверкнув черными глазами. — Поглядите только на мое стадо, я его все это
— Ну тогда ты тоже песню заслужила! — воскликнул Джоко Потрк и пропел:
Коло водит молодая Борка, Рядом с нею пляшет черногорка, К ним хорватка протянула руки, А Вахида, гордость Баня-Луки, Подает свой звонкий голосок: — Старый дядька Лиян кривоног!— Ну вот, на тебе! Пляшут коло в честь боевого братства и не нашли ничего лучшего, как петь про мои кривые ноги, — обиженно проворчал повар Лиян и, назидательно подняв палец, добавил:
Ноги кривы — не беда, Я и с ними хоть куда. Главное — не подведут, От любого унесут.— Насчет унесут это точно! — ехидно бросил кто-то из колонны.
Лиян с укором посмотрел на шутника и примирительным тоном сказал:
— А что, разве вы не помните, как нам недавно на концерте поэт Скендер Куленович читал свои стихи:
Если б, ноги быстрые, не вы, Ни за что бы не сносить мне головы.— Ого, смотрите, как у нашего повара растет культурный уровень, — удивился комиссар. — Молодежь, берите пример со старика!
— Вот именно, пусть берут пример, — с обидой в голосе проговорил Лиян. — А сейчас я бы, товарищ комиссар, сбегал вниз до речки Япры на мельницу. У меня там знакомый мельник есть, я бы у него попросил немного муки нашим омладинцам похлебку приправить.
Лиян потянул за уздцы свою кухонную клячу, знаменитого плута Шушлю, и направил его вниз по узкой тропке. На повороте Лиян еще раз оглянулся и крикнул пастушке:
— До свидания, моя хохотушка, увидимся еще на войне. Сдается мне, что ты скоро в наших рядах окажешься.
5
Цоко-чоко-цок, цоко-чоко-цок!
Трам-драм, трам-драм!
Такой двойной перестук-перезвон доносится со стороны неприметной тропинки, которая сквозь густой кустарник круто сбегает вниз к неширокой речушке Япре. Узкий проход между скалами, по которому течет Япра, с незапамятных времен зовется Ущельем легенд.
Почему именно Ущельем легенд?
Да потому, что любой местный житель знает хотя бы одну-две удивительные истории об этом ущелье. А уж какой-нибудь замшелый дед или усатая древняя бабка, ого! Те знают их полный мешок, да сверх того еще найдется парочка, когда нужно задобрить пастуха, чтобы тот получше присмотрел за рыжей коровой со сломанным рогом.
Так что ничего удивительного, что и этот странный перестук, раздававшийся из-за кустов, наводит на разные мысли.
«Что бы это могло быть? Может, опять здесь происходит что-то таинственное? Может быть, так начинается одна из тех легенд, от которых ледяной мороз дерет по коже и кажется, будто огромный страшный некто
Цоко-чоко-цок! Трам-драм!
Но стоит заглянуть за кусты, что скрывают тропинку, и вы сразу с облегчением вздохнете. Потому что тут же узнаете двух необычных путников и мигом разгадаете загадку таинственного стука. «Цоко-чоко-цок» — это не кто иной, как знаменитый конь повара Лияна Шушля, а «трам-драм» — понятное дело — сам бывший полевой сторож собственной персоной, с неизменной кожаной сумкой и фляжкой, краса и гордость краинских кашеваров.
Кожаные башмаки Есть нам как-то не с руки, Но ведь можно их сварить, Посолить и поперчить И, зажмурясь, проглотить!Так напевает, спускаясь к речке Япре, славный повар. Он заранее радуется встрече со своим старым другом мельником Дундурием.
Автор этой книги тоже хорошо знал славного мельника Дундурия. Еще учась в первом классе гимназии, как-то раз рыбача на Япре, забрел я на его мельницу. Позднее я так описал эту встречу в одной из своих книг:
«В открытых дверях мельницы показалась огромная фигура старика в кожухе и бараньей шапке. Белый иней мучной пыли покрывал его косматую шевелюру и огромную бороду. Из этих густых зарослей весело поблескивали живые, светлые глаза и торчал мясистый красный нос, по форме напоминавший большую картофелину…
— А-а-пчхи! — раздалось оглушительное чихание из-под копны взъерошенных волос, словно выстрелила пушка, из которой палят во время сельских праздников, и вся фигура старика на миг окуталась облачком мучной пыли, поднявшейся с бороды, усов, волос, меховой шапки и кожуха. — А-а-пчхи! Прохватило меня этим чертовым сквозняком на мельнице…»
Если бы сторож Лиян в детстве хоть немного научился грамоте, то смог бы описать свою первую встречу с Дундурием, происшедшую еще в прошлом веке, лет эдак пятьдесят с хвостиком назад. Теперь эту встречу помнит только самая старая верба, что растет рядом с мельницей, но она уже совсем оглохла и даже с ветром больше не разговаривает — куда ей рассказывать разные там истории про поваров да мельников. Довольно и того, что мельница не переставая поет свои скрипучие сказки-побасенки.
Ох как хорошо повар Лиян помнит свою первую встречу с Дундурием! К чему тут книги и те три десятка черных муравьев, что зовутся буквами! Она так глубоко запечатлелась в его сердце, что при одном лишь упоминании имени мельника в груди у бывшего полевого сторожа всегда начинают весело стучать невидимые часы — его сердце: «Дун-ду-рий, Дун-ду-рий!»
Тогда Лиян был восьмилетним мальчуганом, круглым сиротой без отца и матери. Он пас овец у местного богатея, заносчивого и чванливого, которого в деревне все звали Дрекавацем, то есть крикуном, за его скверный характер. В жаркий летний полдень, пока овцы, закрытые из-за жары в хлеву, дремали в холодке, мальчик помогал по хозяйству в доме или работал в поле.
Однажды его послали на мельницу Дундурия с тяжеленным мешком пшеницы и наказом поскорее ее смолоть.
Дундурий в ту пору был здоровенным детиной, косая сажень в плечах. Он мог на спор съесть в один присест целого жареного барашка, разбивал о свою голову глиняные горшки, мог поднять на плечи и обнести вокруг мельницы взрослого бычка и даже небольшую лошадь, а как-то в городе на ярмарке боролся с медведем и повалил его.