Партизаны
Шрифт:
– Отлично, Джеймс, – одобрительно сказал Петерсен. – Хотя вы правы только в одном. Зарина – хорошая актриса, но она не наивна, не доверчива, они никогда не лжет, ну, разве один-два раза, и то, как говорят, во спасение. И она приехала в Югославию не для того, чтобы помогать нам.
Оба – и Харрисон, и Зарина – удивленно взглянули на майора.
– С чего вы решили? – спросил Харрисон.
– Интуиция.
– Интуиция! – с несвойственной для себя язвительностью воскликнул англичанин. – Если ваша интуиция похожа на ваши идеи, ее давно пора
– Хотите еще вина, Джимми? – предложил Джордже.
Харрисон помотал головой.
– Спасибо. Я хочу быть полезен своей стране, а вы, четники, ослеплены лже-патриотизмом, фанатичным желанием восстановить дискредитировавшую себя королевскую власть, – страстно продолжил он. – Неужели в Лондоне не понимают этого? Неужели мое правительство и дальше позволит водить себя за нос? Наверное, позволит, – печально заключил он. – Иначе чем объяснить непрекращающуюся помощь Михайловичу?
– Спорю, вы не смогли бы повторить это еще раз, – восхищенно сказал Петерсен. – Я имею в виду все эти возвышенные слова. Что же, мне ясна ваша позиция, – встав из-за стола, он подошел к печи, возле которой сидела Зарина, и присел на корточки около девушки. – Не подумайте, что тема разговора переменилась. Мы будем говорить о том же. Как вам понравилась утренняя беседа тет-а-тет с полковником Михайловичем?
– Тет-а-тет? Я не говорила с полковником наедине. Мы с Михаэлем доложили о своем прибытии. Вы же сами предложили нам отложить рапорт на утро. Или забыли?
– Я ничего не забыл. Однако мне кажется, что у вас с полковником состоялась беседа. Стены имеют уши – истина избитая, но верная.
Зарина быстро взглянула на брата, затем перевела взгляд на Петерсена.
– Не знаю, о чем вы говорите.
– У некоторых стен есть и глаза.
– Хватит издеваться над сестрой! – закричал Михаэль.
– Издеваться? Задать элементарный вопрос означает, по-вашему, издевательство? Тогда, быть может, вы мне ответите, Михаэль? Вы ведь тоже там были и знаете, о чем идет речь. Самое смешное, что и я это знаю.
– Мне нечего вам рассказывать! Нечего! Совершенно нечего!
– Вы скверный актер. Переигрываете.
– Достаточно, Петерсен, – Михаэль тяжело и часто дышал. – Довольно издеваться надо мной и моей сестрой! – он вскочил на ноги. – Бели вы думаете, что я намерен терпеть...
– Вы не намерены терпеть, Михаэль, – Джордже, подойдя сзади к юноше, опустил свои огромные ладони ему на плечи. – Вы намерены сесть. Если не успокоитесь, я свяжу вас и заткну рот кляпом.
– Боже мой! – возмущенно вскричал Харрисон. – Джордже, вы слишком много на себя берете! Петер, учитывая ситуацию,
– А если вы, мистер Харрисон, не утихомиритесь, – проговорил толстяк, – с вами будет проделано то же самое.
– Со мной?! – завопил англичанин. – С офицером?! Капитаном британской армии?! Джакомо, вы же британский подданный! Я призываю вас...
– Ваш призыв отклоняется, – сказал Джакомо. – Я не стану оскорблять честь офицера, говоря вам «заткнитесь». Майор пытается выяснить кое-что. Вы можете быть недовольны его политическими убеждениями, однако в состоянии взять себя в руки. Ц вы, Зарина. Думаю, вы оба ведете себя неумно.
– Боже мой, Боже... – пробормотал Харрисон и затих.
– Спасибо, Джакомо, – поблагодарил Петер-сен и обратился к девушке. – Зарина, вы же не считаете, что я хочу как-то обидеть вас – это было бы глупо. Я не стану, да и не смогу поступить подобным образом. И все же, вы говорили с Михайловичем один на один.
– Да. Вас устраивает?
– Ну, наконец-то. Прошу прощения, если я спрашивал об этом с излишней настойчивостью. Теперь разрешите уточнить: о чем вы говорили? Обо мне?
– Нет... То есть, да... Помимо всего прочего...
– "Помимо всего прочего", – передразнил Петерсен. – Что же такое «все прочее»?
– Всякие другие вещи.
– Неправда. Вы говорили с Михайловичем только обо мне и, возможно, немного о полковнике Лунце. Помните: «у стен есть глаза и уши». Наверное, вы забыли, что говорили, продавая меня Михайловичу? Сколько Серебреников вы получили за это?
– Я ничего не получала, – лицо Зарины покрылось красными пятнами, – и не предавала вас. Не предавала! Я не говорила о вас ничего плохого!
– Подумать только, какой-то паршивый клочок бумаги. Надеюсь, вы получили свои тридцать Серебреников, – Петерсен достал из кармана сложенный вчетверо лист и развернул его. – Узнаете? Зарина тупо уставилась на бумагу, затем уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо.
– Господи, что происходит? – глухо прошептала она. – Я знала, что вы – плохой, противный человек, но не предавала вас. Я просто отдала полковнику эту бумагу.
– Знаю, – неожиданно промолвил Петерсен. Он мягко коснулся плеча девушки. – В отличие от вас я понимаю, что происходит. И понимал, надо признаться, давно. Простите, но мне пришлось так поступить. Почему вы не сказали сразу, что беседовали с полковником обо мне? Забыли, о чем я говорил вчера утром?
– О чем же? – Зарина оторвала ладони от лица и взглянула на Петерсена. В глазах ее стояли слезы.
– Я сказал: вы слишком привлекательны и кристально честны для того, чтобы поступать непорядочно. Всего существовало три экземпляра приказа генерала фон Лера. Первый я отдал Михайловичу в запечатанном конверте. Это, – Петерсен потряс бумажным листком, – я раздобыл после отъезда из Рима. И только что вы сообщили мне о третьей копии, которую получили в Риме от полковника Лунца и вручили сегодня утром нашему командиру.