Паруса над волнами
Шрифт:
Отчим отдал десятилетнего Диму в Третью московскую военную гимназию. Мальчик сразу же возненавидел муштру. За невинные шалости, за которые в простых гимназиях оставляли без обеда или наказывали двумя часами отсидки в классе после уроков, здесь держали ребят по двое, по трое суток в карцерах — в крохотных темных камерах, где можно было только смирно сидеть на узеньких скамеечках, или даже спарывали погоны, что считалось самым унизительным наказанием.
В четвертом классе Дима заявил отчиму, что офицерский мундир его нисколько не соблазняет и что училище ненавидит всем сердцем. Отчим жестоко выпорол мальчика.
И тогда Дима решил действовать по-своему.
Он купил в букинистическом магазине «Морскую практику» Федоровича и «Теорию судостроения» Штенгауза и стал их усердно изучать. В гимназии приналег на иностранные языки и математику.
В шестом классе решил, что для мореходных классов он уже подготовлен.
И вот однажды, забравшись на большой перемене в уборную, он размалевал себе лицо акварельными красками, прицепил на голову рожки, вылепленные из жеваной промокашки, и, выждав, когда в коридоре появится воспитатель, заорал, как дикая кошка, выскочил из туалета и с разбегу прыгнул на плечи ничего не подозревавшего немца (почти все воспитатели в гимназии были немцами).
Это произошло 10 сентября 1882 года.
15 сентября Дима уже ехал в вагоне третьего класса в Севастополь.
Отчим выдрал его еще более жестоко, чем в первый раз, дал двадцать пять рублей на дорогу и приказал не являться домой до тех пор, пока «не станет человеком».
Дима осел в Керчи.
Там, в мореходных классах, благодаря хорошей теоретической подготовке, он был сразу принят на второй курс.
В марте 1883 года, блестяще перейдя в третий, выпускной класс, Дима устроился на летнюю практику на пароход Волго-Донского общества «Астрахань», совершавший рейсы между Таганрогом и Константинополем. «Астрахань» был небольшой плоскодонный товаро-пассажирский пароход типа трехмачтовых шхун. По обычаю того времени, он кроме машины имел парусное вооружение с реями на фок-мачте.
В Таганроге пароход нагрузили пшеницей и приняли на палубу двадцать четыре лошади. Эти лошади были куплены какими-то важными турками для конюшни султана.
Погода стояла отличная.
Пароход без малейшей качки прошел почти весь путь и на рассвете четвертого дня рейса подходил к пролйву Босфор.
И тут на море спустился такой густой туман, что с кормы перестал быть виден нос корабля.
«Астрахань» убавила ход и начала давать гудки, чтобы на нее не налетело какое-нибудь судно, идущее по проливу.
Вдруг баковый вахтенный закричал не своим голосом:
— Берег под носом!..
Все на палубе полетело от страшного удара. Нос парохода поднялся и вылез из воды на камни. Впереди смутно чернела стена гористого берега.
Обмерили воду.
Под носом оказалось всего четыре фунта. Под кормой — двадцать пять. В трюмах воды не обнаружили. Значит, пробоины не было.
Дали полный назад, но «Астрахань» даже не дрогнула.
Положение было критическим. Задуй ветер с моря, начнись прибой, буруны — и ни одна живая душа не спаслась бы у этих скал. Волны разнесли бы корпус судна за какой-нибудь час…
К счастью, ветер не задул, а часам к девяти утра туман разошелся — и все увидели высокую черную гору, у подножия которой сидел пароход. На вершине белела башня, окрашенная красными поперечными полосами. От башни в глубь берега тянулись провода и шли телеграфные столбы. Это была телеграфная станция!
Тотчас послали шлюпку с одним из помощников, который вез телеграмму в Константинополь.
Капитан описал в телеграмме положение судна, просил посла доложить о происшедшем султанскому двору и выражал надежду, что на помощь «Астрахани» будет прислано турецкое военное судно.
Однако расчет капитана не оправдался. Султан ответил кратко и просто: «Старайтесь спасти лошадей».
Барометр падал. Ждать следующего дня было рискованно.
Прослышав о русском пароходе, выскочившем на камни у входа в пролив, у места происшествия появились три греческих частных буксира.
Началась буквально базарная торговля, сопровождаемая руганью на всех европейских языках.
Наконец за одиннадцать тысяч рублей «Астрахань» была стянута с мели…
Пришли в Константинополь.
Капитан отпустил свободную вахту на берег.
Был среди этой вахты и молодой практикант Дима Лухманов.
«На берегу мы проделали все, что полагалось проделать матросам старого русского флота в Константинополе, — вспоминал он. — Были на базаре и накупили всякой ненужной дряни, вроде коробочек, оклеенных раковинами, рамочек из кипарисового дерева и пестрых шелковых носовых платков. Впрочем, купили еще по фунту турецкого табаку и по коробке рахат-лукума. Посетили Святую Софию, напились отвратительной сладкой греческой мастики и вонючей ракии.
Подрались с английскими матросами и часов в одиннадцать вечера вернулись на судно. На другой день наша вахта осталась работать на судне, а другая съехала на берег и проделала то же самое..»
Через неделю «Астрахань» вернулась в Таганрог. Здесь, за драку с одним из матросов команды, Диму списали на берег.
Остаться без места матросу в старой России во время навигации было делом не из приятных. А морская практика для дальнейшей учебы в мореходных классах была ох как нужна!
С утра до ночи ходил молодой матрос по пристаням или околачивался у эллинга Российского Общества Пароходства и Торговли. Но везде получал ответ: «Не требуется».
Наконец удалось поступить на пароход «Вера» крымско-кавказской линии. Восемнадцать рублей в месяц. Продукты свои. Службы на две вахты. Заходы в порты через каждые несколько часов. Бесконечная трюмная работа по погрузке и выгрузке товаров — таковы были условия. И это летом, когда Черное море тихо, как озеро. А зима? Снежные шквалы у Одессы, ледяная новороссийская бора, страшные штормы Кавказского побережья… Недаром эта линия считалась невероятно тяжелой и матросы неохотно шли на нее.
Но практика есть практика. Рано или поздно пришлось бы поработать и на таких линиях. И начались бесконечные короткие переходы с длинными остановками, наполненными лязгом лебедок, пылью, жарой, дымом, криками грузчиков и работой, потной, тяжелой до изнеможения. Рейсы тянулись однообразные, отупляющие: Батум — Кобулети — Поти — Сухум — Керчь — Севастополь — Одесса. Потом все повторялось в обратном порядке…