Пассажирка из Кале (сборник)
Шрифт:
– Могу ли я узнать, что это за основания?
– Она – единственная женщина, которая была в вагоне во время переезда от Лароша до Парижа.
– Вы подозреваете, что это дело рук женщины? – заинтересовался генерал.
– Да. Хотя я не имею права об этом рассказывать.
– И вы уверены, что эта дама, утонченный, деликатный человек из высшего общества – поверьте, я знаю, о чем говорю, – которую вы подозреваете в совершении этого жестокого убийства, была единственной женщиной в вагоне?
– Это очевидно. Кто еще? Какая другая женщина могла находиться в вагоне? В Лароше никто не входил, и до Парижа поезд не останавливался.
– По крайней мере, в последнем вы точно ошибаетесь, это я точно знаю, а значит, можете ошибаться и в остальном.
– Поезд останавливался? – вклинился сыщик. – Почему нам никто об этом не сказал?
– Возможно, потому что вы не спрашивали. Но это факт. Уверяю вас. Все вам скажут то же самое.
Сыщик бросился к двери и позвал проводника. Конечно, он имел на это полное право, но такая поспешность показала, что он не поверил услышанному, и это вызвало у генерала улыбку. Правда, потом он захохотал во весь голос, когда все еще плохо соображающий полусонный проводник, не задумываясь, подтвердил его слова.
– По чьему требованию был остановлен поезд? – спросил сыщик, и судья одобрительно кивнул головой.
Ответ на этот вопрос позволял найти нового подозреваемого.
Но проводник ответить не смог.
Кто-то подал аварийный сигнал, во всяком случае, так заявил проводник, иначе поезд бы не остановился. Однако он, проводник, этого не делал, и никто из пассажиров не признался, что звонил машинисту. Тем не менее, поезд останавливался.
– Что ж, это меняет дело, – признался судья. – Вы пришли к каким-то выводам? – обратился он к генералу.
– Делать выводы – ваша работа. Я всего лишь указал на факт, который опровергает вашу теорию. Но, если хотите, я расскажу, что сам думаю.
Судья кивнул в знак согласия.
– Сам по себе факт остановки поезда не имеет никакого значения. Любой робкий или впечатлительный человек, оказавшись невольно вовлеченным в такое жуткое преступление, от страха первым делом бросился бы останавливать поезд. Вызывает подозрение, что никто не признался в том, что это сделал. Отсюда следует один вывод: для остановки поезда имелась более веская, тайная причина.
– И что же это за причина?
– Неужели вы сами не понимаете? Для чего же еще могли остановить поезд, если не для того, чтобы дать кому-то возможность сойти с него?
– Но как такое могло быть? Вы бы увидели этого человека, кто-нибудь увидел бы его, тем более при таких обстоятельствах. В коридоре вагона толпились люди, оба выхода были под наблюдением.
– Я считаю – поймите, это всего лишь мое мнение, – что тогда этот человек уже покинул вагон. Точнее сказать, внутреннюю часть вагона.
– Как? Куда? Что вы имеете в виду?
– Покинул через окно купе, в котором нашли мертвое тело.
– Значит, вы видели открытое окно? – быстро спросил сыщик. – Когда вы его видели?
– Я вошел в купе, как только поднялся шум, и мне сразу пришло в голову, что кто-то мог сбежать через окно.
– Но женщина не смогла бы этого сделать. Выбраться из движущегося на полном ходу экспресса не по силам никакой женщине, – упрямо произнес сыщик.
– Господи боже, да что вы заладили: женщина, женщина? Почему это не может быть мужчина?
– Потому что… – заговорил судья, но тут же на миг замолчал, увидев протестующий жест мсье Фльосона. Маленький сыщик был очень обеспокоен беспечностью коллеги. – Потому что, – решительно продолжил судья, – в купе было найдено вот что. – Он протянул генералу кусок кружева и обрывок стекляруса, быстро добавив: – Вы видели это или нечто подобное раньше. Наверняка. Я призываю вас, я требую, нет… Я обращаюсь к вашему чувству долга, сэр Коллингем. Прошу вас, расскажите, что вам известно.
Глава X
Генерал какое-то время сидел, молча глядя на кружево и стеклярус, потом твердо произнес:
– Долг велит мне не скрывать ничего. Дело не в кружеве. Хотя поклясться в этом я не могу – я, да и большинство мужчин, не отличу одно кружево от другого, но мне кажется, что эти бусинки я уже видел.
– Где? Когда?
– Ими была обшита накидка контессы ди Кастаньето.
– А! – одновременно воскликнули три француза, но каждый со своей интонацией. В голосе судьи слышался интерес, в голосе сыщика – торжество, в голосе комиссара – возмущение, как будто он поймал преступника на горячем.
– Во время поездки она была в этой накидке? – спросил судья.
– Не могу сказать.
– Ну же, генерал, вы все время находились рядом с ней. Мы настаиваем, чтобы вы ответили на этот вопрос! – запальчиво воскликнул ликующий мсье Фльосон.
– Повторяю, я не могу ответить. Насколько я помню, графиня была в длинном дорожном пальто, ольстер, как мы его называем. Может быть, одежда с таким украшением была под ним. Но, если я видел ее – а я уверен, что видел, – то не во время поездки.
Тут судья шепнул мсье Фльосону:
– Во время обыска никакой второй накидки не нашли.
– Мы не знаем, насколько тщательным был обыск, – ответил сыщик. – По крайней мере, теперь у нас появилось прямое указание на стеклярус. Наконец-то петля затягивается вокруг этой графини. – Во всяком случае, – громко произнес он, поворачиваясь к генералу, – этот стеклярус был найден в купе убитого. Мне бы хотелось услышать объяснение.
– От меня? Как я могу это объяснить? К тому же это не имеет отношения к вашему вопросу – покинул ли кто-нибудь вагон.