Патриарх Никон
Шрифт:
Прислуга тотчас накрыла на стол, ужин подан, и оба поели с аппетитом, причём выпито было тоже немного.
После ужина прислуга тотчас убрала со стола, приготовила гостю постель и ушла.
Хозяин тоже простился с ним и вышел.
Оставшись один, Епифаний стал обдумывать дело Никона и своё положение.
— Ну, — говорит он сам с собою, — решили бы они избрать нового патриарха, на это есть согласие и Никона, но лишить его сана, чести и священства — это жестоко и неправильно... Вот, когда б с Никоном повидаться?.. Так
Не успел он это подумать, как кто-то постучался в дверях.
— Гряди во имя Господне, — сказал архимандрит.
Тихо отворяется дверь, и на пороге стоит сам Никон в одежде крестьянской.
— Святейший патриарх!.. это ты?.. откуда? как?..
— Вчера ещё ночью я приехал сюда к другу моему Зюзину... Хотел знать, что митрополиты греческие скажут и что собор нечестивых.
— Митрополиты поставили тебя выше всех наших патриархов... ты, по их словам, столп и утверждение истины и греко-восточной церкви.
— А нечестивые?
— Те представили выписку греческую из 16 правила первого и второго вселенских соборов, в которой сказано: «Безумно убо есть епископства отрещися, держати же священство»... ну и порешили все: лишить тебя архиерейства и священства...
— Договаривай: и чести.
— И чести...
— И ты так решил?
— От правил святых отец не отступаю — ты знаешь, святейший.
— Как не отступаешь?.. Отступил, как еретик, как фарисей, как нечестивец на суде...
— Я ни единой буквы не прибавлю... Вот и выписка из правила...
— И кто сочинил его?
— Иеродиакон грек Мелетий, а толковником был отец Павел, чудовский игумен.
— Обошли они и собор, и тебя, — расхохотался Никон. — Да ведь такого правила нет... да и нашли же кому доверить? Мелетий известен как искусный подделыватель подписей. Второй... тюремной... да оба мои враги... Вот со мною и греческие правила, возьми и читай.
Никон бросил на стол толстую книгу.
Епифаний отыскал требуемое место и удивился: в выписке был явный подлог.
— То-то, — воскликнул старик, — когда они читали выписку, на меня напало сомнение, так как не помнил я такого правила; притом же много ведь было случаев, когда святители отрекались от кафедры... и чтобы за это их лишали архиерейства, священства и чести, я не помнил.
— Притом было ли у вас единогласие? Коли не было, так и решение ваше не решение.
— Единогласия не было, да и решения не будет. Я напишу царю и откажусь... Пущай другой пишет.
— Не делай этого — себя погубишь, а пущай они пишут, что им угодно... Да без меня по правилам соборным и суда не могло быть... Заочно не могли они осудить: а их нечестивый суд и я не признаю, да и митрополит киевский и вселенские патриархи.
— Нет, святейший, ты укорял меня, что я отступник от правил... но отступник я не как фарисей, не как еретик, не как нечестивец, а по старости, — запамятовал, а воры обошли меня, дурака. Теперь ты наставил меня, и я докажу, что я от правил святых, отец, не отступлю и готов за них и истязание, и смерть принять.
Он подошёл к столу, просил святейшего сесть и написал письмо к царю:
«Греки на соборе прочитали из своей греческой книги: «Безумно убо есть епископства отрещися, держати же священство»... и сказали, что это 16 правило первого и второго вселенских соборов. Я думал, что это правда, не дерзнул прекословить и дал своё согласие на низвержение Никона, бывшего патриарха; но потом я стал искать и не нашёл в правилах этого изречения, вследствие чего беру назад своё согласие на низвержение Никона и каюсь. Ваше царское величество приказали мне составить соборное определение. Я готов это сделать относительно избрания и постановления нового патриарха, потому что это праведно, благополезно и правильно; о низвержении же Никона не дерзаю писать, потому что не нашёл такого правила, которое бы низвергало архиерея, оставившего свой престол, но архиерейства не отрёкшегося».
Когда Епифаний прочитал вслух это письмо, Никон обнял и поцеловал его.
— Потомство, — сказал он, — не забудет твоего подвига, и занесётся он в летописи и в деяния подвижников правды... Но боярство восстанет... оно загрызёт, заест тебя.
— Пущай, и так уж Господь Бог скоро призовёт меня, а коли я от пытки умру, так помяни меня, святейший патриарх, в своих молитвах.
— По гроб твой богомолец... Еду сейчас обратно в свой Крестный.
— Благослови, владыко! — поклонился ему в ноги Епифаний.
Никон благословил его, обнял, расцеловал и со слезами на глазах вышел.
Архимандрит бросился на колени и горячо благодарил Богородицу, что она не допустила его сделать несправедливости и подлости.
Не раздеваясь, лёг он и заснул сном праведника.
На другой день Зюзин отнёс письмо его к царю.
Прочитав его, Алексей Михайлович и обрадовался, и рассердился: обрадовался он, что можно приговор собора не подписать; рассердился — за подлог.
Велел он крепко и доподлинно сыскать виновных в подлоге и сочинении правила, но и святители, и бояре затёрли дело, и вышло так, что Епифанию всё это за старостью, вероятно, померещилось.
Царю, впрочем, было в это время не до собора. Князья Хованский и Долгорукий были в Литве разбиты, и мы были почти изгнаны оттуда; Шереметьев выступил с Юрием Хмельницким в поход в Галицию, но на пути, несмотря на свой героизм, был разбит поляками и татарами и попался последним в плен. Юрий Хмельницкий изменил нам и перешёл на сторону врагов.
В Москве снова так было струсили, что царь собрался выехать в Ярославль.
— Уж не от того ли, — приходило нередко в голову Алексею Михайловичу, — нам-де не стало везти, от того, что нет благословения патриарха Никона? После его удаления счастье явно отвернулось от нас.