Патриарх Никон
Шрифт:
Это был начальник стрелецкой стражи, сам тайный приверженец раскола, сочувствующий Морозовой и уже не раз помогавший боярыне. Совсем недавно он провёл в келью странствующего инока Иова Льговского, который причастил боярыню.
После смерти Ивана Глебовича о сёстрах как будто забыли. Ими не интересовались ни во дворце, ни у патриарха. Тоскливо и размеренно текли день за днём.
Хотя Аввакум давно уже был в ссылке, Меланию всё никак не могли поймать, она же сама проникала повсюду, отмыкала замки, проходила
Однажды она появилась у Морозовой.
— Готовься, Федосьюшка, — прошептала старица. — Завтра в ночь тяжёлый тебе искус будет.
Морозова вздрогнула.
— Неужто настало время потерпеть за Христа, венец мученический принять? — с лёгким дрожанием в голосе спросила она.
— Не бойся, дочь моя, а радуйся! Венец уготован! Помолимся вместе!
Стало светать. Услышав шум за дверью, Мелания исчезла.
Морозова осталась одна. Прошлое вставало перед её глазами. Она вспомнила умершего мужа, его брата, умершую царицу Марию, при жизни которой было так безопасно... Вспомнился и погибший сын Ванюша... И боярыня, опустив голову на грудь, горько зарыдала.
Она ждала весь день, но день прошёл, как обычно, и только через две ночи Морозову вывели из кельи и повели к повозке. Они долго ехали, вокруг сидели незнакомые люди, и боярыня молчала.
После получаса езды повозка остановилась и боярыню ввели в тёмную избу, полную народа. Было темно, но когда глаза привыкли к темноте, она увидела сестру, а ещё дальше — Данилову.
Морозова, звеня кандалами, протянула им руки и прошептала:
— Терпите, сёстры, терпите...
Но, несмотря на то, что она утешала других, сама Морозова чувствовала на сердце тяжесть.
Они долго сидели в темноте, пока Морозову, подняв за локти, не повели в соседнюю комнату. Сзади вели сестру и Данилову.
За длинным столом посреди низкой палаты сидели бояре — князь Иван Воротынский, князь Яков Одоевский и Василий Волынский. Они были друзьями покойного мужа и почти каждый день бывали в морозовском доме.
Сурово взглянув на бояр, Морозова не поклонилась, а ещё больше задрала голову и нахмурилась.
Но и боярам не хотелось приниматься за допрос. Они молча и угрюмо смотрели на стоявших перед ними женщин, пока Воротынский, кивнув остальным, обратился к ним.
— Призваны мы на тяжкое государево дело. Коли не повинитесь, будут вас пытать.
Но женщины молчали, и тогда Воротынский, кивнув стрельцам, рукой показал на застенок.
Стрельцы потащили женщин в соседнее помещение.
Мрачный застенок, едва освещённый тройником восковых свечей, стоявших на столе, производил страшное впечатление. С проходившей через весь свод балки свешивались верёвки для дыбы, внизу лежала тяжёлая дубовая доска.
Бояре, вошедшие следом за женщинами, уселись за стол.
— Начни с этой, — кивнул Воротынский на Данилову.
Палачи завязали ей руки за спину, связали ноги и, соединив с дыбой, вздёрнули женщину вверх.
— Ещё! — приказал Воротынский.
Узницу снова встряхнули.
Мария не произнесла ни звука.
— Брось её, — сказал Воротынский, и женщину бросили на пол.
— Не проняло, — вмешался Одоевский. — Пусть пока полежит.
Палачи подошли к Урусовой.
— Сдёрните с неё треух! Как ты смеешь, будучи в царской опале, носить цветное! — закричал Воротынский.
— Я перед царём не согрешила! — спокойно ответила Урусова.
Палач, сорвав треух, подвёл княгиню к дыбе. Когда, вздёрнутая, она стала стонать, её опустили и бросили на пол рядом с Даниловой. Она лежала, постанывая, не в силах пошевелить вывернутыми руками.
Морозова, видя, что настала её очередь, сама подошла к дыбе и посмотрела на палачей.
— Позора хочешь? — спросил её Воротынский. — Забыла, из какого ты рода?
— Слава людская проходит, — усмехнулась Морозова. — А вот ты о Христе забыл.
Связав руки, Морозову подвесили к дыбе, но, даже испытывая невыносимые боли, с перекошенным лицом, она кричала боярам о том, что они предали истинную веру и забыли Бога.
Через полчаса её сняли с дыбы. Руки, протёртые верёвкой до жил, кровоточили.
Трёх женщин положили рядом и, накрыв руки тяжёлой дубовой плахой, предупредили, что сейчас будут выжигать двоеперстие.
Урусова, не в силах перекреститься, заплакала. Тогда палачи, пожалев её, дёрнули руки и суставы стали на место.
Руки Даниловой привязали кольцами и двое палачей стали ремёнными нитями стегать по её спине.
Кожа на спине сразу покрылась кровью. Морозова, не в силах видеть это, отвернулась и заплакала. Урусова же давно уже была в обмороке.
Тогда боярин, руководивший пытками, повернулся к Морозовой и пригрозил:
— Если не покаетесь, сейчас и за вас примемся.
— И вы христиане! — закричала Морозова трём боярам, стоявшим у стола. Они, побледнев, отвернулись от боярыни.
Когда Данилову окончили сечь, она попросила полотенце, провела его по спине и протянула палачу окровавленную материю:
— Снеси-ка ты его к мужу моему, передай, что жена кровью кланяется, он тебя наградит за это...
XXV
С ужасом выслушал государь рассказ о пытках. Он не мог понять, как три слабые женщины выдержали такие мучения и не отрекаются от своих заблуждений.
Утром «сотворил царь сидение думати о них».
Бояре, созванные на совет, молчали. Кто-то посоветовал сечь отступниц, и Алексей Михайлович, услышав это предложение, вздрогнул.