Патриарх Никон
Шрифт:
— Княжна княжной, дядя, о матушке скучаю; её мне вызволить хотелось бы скорей.
— Ты добрый сын, Иван! Коли мне удастся тебя на Пронской сосватать, надеюсь, что царь помилует обеих сумасбродок.
Племянник низко поклонился дяде и, ещё раз напомнив ему о своей просьбе, отправился домой. После его ухода князь оставался некоторое время в раздумье и затем отправился из дому.
Хотя он и глубоко сомневался в успешности предложенного им сватовства, но он всё-таки хотел исполнить данное им племяннику обещание.
Дом князя
Неожиданный приезд князя Петра встревожил весь дом Пронского.
— Уж не послом ли едет он от государя? — строил предположения хозяин.
Заскрипели ступени крыльца под тяжёлыми шагами прибывшего.
Князь Иван Петрович поднялся к нему навстречу.
Оба князя троекратно обнялись.
Обычай того времени не позволял сейчас же приступить к разговору, ради которого Урусов сюда приехал.
Поговорили о делах московских, о том, о сём. Хозяин велел подать мёду и выпил вместе с гостем по стопе.
— Послушай, князь Иван Петрович, — решился наконец выяснить цель своего приезда Урусов, — имею к тебе великое дело.
Хозяин насторожился.
— Рад тебя слушать князь, сказывай про дело твоё важное.
Гость в коротких словах, но толково, пояснил хозяину о сватовстве племянника.
Сосредоточенно выслушал последний его и ответил:
— Ты прав, это дело важное, подумать надо!
XX
На другой день после допроса в подклеть, в которой были посажены узницы, явился думный дворянин Илларион Иванов.
— Как почивать изволили? — насмешливо спросил он, — поди, райские сны снились? Аввакумку пса во сне видели?
У Морозовой готово было вырваться резкое слово, но удержалась.
— Отвечать мне не хочешь, кичливая? Ин будет по твоему, помолчим!
И думный дворянин вышел из подклети. Немного спустя он вернулся туда вместе со стрельцами, которые несли два стула с цепями.
— Вот вчера, боярыня, не хотела ты на ногах стоять, больные они у тебя, — снова обратился Илларион к Морозовой, — ноне мы твоё желание уважили: стульцы для вас обеих приготовили, да ещё какие! Смотри-ка, чтобы не свалились вы с них, цепочкою шею поприхватим, — не опасно будет!
Федосья Прокопьевна, не вздрогнув, посмотрела на цепи и, истово перекрестясь двухперстным крестом, поцеловала железо, промолвив:
— Слава Тебе, Господи, яко сподобил узы возложити на себя!
Стрельцы, сняв оковы с ног обеих узниц, стали заковывать железо вокруг шеи.
Сёстры повиновались, помогая накладывать тяжёлые узы.
Стрельцов поражала покорность молодых женщин. Многие из стрельцов были последователями Аввакума и неохотно исполняли приказ.
Обеих женщин вынесли прикованных к стульям на стоявшие у входа в подклеть дровни и положили на солому.
Прежде, чем выехать со двора, дровни пропустили мимо себя парадную карету Морозовой, запряжённую по обыкновению двенадцатью конями. Спустившись с красного крыльца, поддерживаемый под руку старым служителем, в карету поместился сын Федосьи Прокопьевны, Иван Глебович. Он ехал во дворец по желанию государя, противиться которому он не желал: напротив, он даже стремился скорее свидеться с царём-батюшкою, чтобы попросить его за свою мать.
О том, что она лежит рядом, скованная на дровнях, юноша не знал.
Молодой Морозов полагал, что его поездка во дворец связана с освобождением матери и тётки, а также со сватовством к княжне Пронской. «Спасибо дяде, князю Петру, — думал он. — Не забыл своего обещания».
Старый служитель, усадив боярина в карету, вскочил на узкую доску, тянувшуюся по обеим сторонам полозьев, и крикнул вознице:
— Под царские переходы...
Сытые кони дружно подхватили тяжёлый экипаж и вынесли его из ворот.
Около кареты побежала толпа челядинцев, неизбежная принадлежность выездов богатых вельмож того времени.
Стоявшие у ворот любопытные поглазели на роскошный выезд, погуторили о нём и уже хотели было расходиться по домам, как вдруг заметили дровни, выехавшие следом за экипажем.
— Э, да никак Морозовских стариц к допросу везут! — крикнул кто-то из толпы.
Дровни, скрипя на повороте полозьями, выкатились на узкую улицу.
Обе сестры не скрывали своих лиц и смело глядели на народ. Морозова, высоко подымая персты правой руки, сложенные по-староверски, и звеня цепями, громко говорила:
— Тако надлежит креститися!
— Ой, да никак это самое боярыню повезли! — раздались голоса среди толпы. — Бедная! Как страждет ради веры истинной, православной!
XXI
Вызов молодого Морозова во дворец никак не был связан с князем Петром. Князь Урусов и не заикнулся царю о племяннике.
— Жалко мне сына моего верного слуги Глеба Морозова, — сказал Алексей Михайлович боярину Матвееву, — почто погибать ему ради безумств его матери? Приближу к себе, а там за годами може и на воеводство куда-нибудь ушлю, ежли разум выкажет!
Царь задумался.
«Кто знает, может быть, на меня глядя, и эта гордыня кичливая образумится», — подумал он о Федосье Прокопьевне.
В те времена по дворцовому этикету царю оказывали особенный почёт.
Приезжавшие подходили ко дворцу пешком, оставляя лошадей и экипажи довольно далеко от входа. Многие из простых малочиновных людей, ещё издали завидя царское обиталище, снимали шапки и, таким способом «воздаючи честь государю», проходили мимо.
Особенно строго воспрещалось проезжать под каменной преградой, где находились царские переходы.