Патрик Кензи
Шрифт:
— Ты шутишь.
— Если бы…
На линии повисла долгая, тяжелая тишина.
— Выходит, — наконец-то сказала Грейс, — теперь он и в моей жизни? И в жизни моей дочери, а, Патрик? Моей дочурки?
— Грейс, я…
— Что? — спросила она. — Что, что, что? Этот урод в шинели будет моим ангелом-хранителем? Благодаря ему я буду в безопасности?
— Что-то в этом роде.
— Это ты принес в мою жизнь насилие! Ты… О, Боже мой!
— Грейс, послушай…
— Я перезвоню тебе позже, — сказала
— Я у Энджи.
— Что?
— Сегодняшнюю ночь я здесь.
— У Энджи, — повторила она.
— Возможно, она станет очередной мишенью того маньяка, что убил Джейсона Уоррена и Кару Райдер.
— У Энджи, — повторила она вновь. — Возможно, я позвоню позже.
Она повесила трубку.
Ни «до свидания». Ни «береги себя». Только «возможно».
Ее звонок прозвучал через двадцать две минуты. Я сидел за столом, разглядывал фотографии Хардимена, Рагглстоуна и Кола Моррисона, пока они не начали расплываться и не слились в одно целое. В голове моей звучали все те же вопросы, и ответы, я знал, лежали передо мной, но были покрыты пеленой, скрывающей их от моего взора.
— Привет, — сказала она.
— Привет.
— Как там Энджи? — спросила она.
— Напугана.
— Еще бы. — Она вздохнула в трубку. — А как ты, Патрик?
— Полагаю, в норме.
— Знаешь, я не буду извиняться за сказанное раньше.
— Я и не надеялся.
— Пойми, я хочу, чтобы ты был в моей жизни, Патрик…
— Хорошо.
— …но не уверена, что хочу, чтобы в ней была вся твоя жизнь.
— Не понимаю.
В линии что-то загудело, а я обнаружил, что пялюсь на пачку сигарет Энджи, подавляя желание закурить.
— Твоя жизнь, — сказала Грейс. — Насилие. Ты ищешь его, не так ли?
— Нет.
— Да, — мягко сказала она. — На днях я была в библиотеке. Просмотрела газетные статьи о тебе за прошлый год. Когда убили ту женщину.
— И?
— И прочитала о тебе, — сказала она. — И увидела фотографии, где ты стоишь на коленях, склонившись над женщиной и мужчиной, которого застрелил. Ты был весь в крови.
— Это была ее кровь.
— Что?
— Кровь, — сказал я. — Дженны. Женщины, которую убили. Возможно, Кертиса Мура, которого я ранил. Но не моя.
— Знаю, — сказала она. — Знаю. Но когда я смотрела на твои снимки и читала статью, то невольно задавалась вопросом: «Кто он, этот человек?» Я не знаю человека с этих фотографий. Не знаю того, что он стрелял в людей. Эта личность мне не знакома. Он для меня чужой.
— Не знаю, что и сказать тебе, Грейс.
— Ты когда-либо убивал? — Ее голос звучал резко.
Я не сразу нашел ответ.
Наконец, сказал:
— Нет.
Первая ложь, которую я преподнес ей, и это оказалось не так уж и трудно.
— Но ты способен на это, не так ли?
— Как и все.
— Может быть, Патрик. Может быть. Но большинство из нас не выбирают ситуации, которые приводят к убийству. А ты выбираешь.
— Я не выбирал этого убийцу и не звал его в свою жизнь. И уж тем более Кевина Херлихи.
— Нет, — сказала она, — ты как раз это сделал. Вся твоя жизнь — это осознанная попытка противостоять насилию, Патрик. Но ты не можешь победить его.
— Кого?
— Своего отца.
Я потянулся за пачкой сигарет, провез ее по столу, пока она не оказалась передо мной.
— Я и не пытаюсь, — сказал я.
— Я не дурочка.
Я вытащил из пачки сигарету и стал стучать ею по центру веера из фотографий Хардимена, сожженного тела Рагглстоуна и распятого Кола Моррисона.
— Куда ты клонишь, Грейс?
— Ты водишься с такими людьми как… Бубба. А также Девин и Оскар. Ты живешь в мире насилия и окружаешь себя подобными людьми.
— Тебя это никогда не коснется.
— Это уже случилось. Черт. Хотя я знаю, ты скорее умрешь, чем позволишь кому-нибудь причинить мне зло. Физически. Я все это знаю.
— Но…
— Но какой ценой? Что с тобой происходит? Ты не можешь зарабатывать на жизнь чисткой канализационных труб, а, возвращаясь, благоухать мылом, Патрик. Это въестся в твои поры. Выхолостит тебя подчистую.
— А может, уже?
Миг тишины в трубке был долгим и мрачным.
— Еще нет, — сказала она. — Но это чудо. На сколько тебя хватит, Патрик?
— Не знаю, — сказал я сдавленным голосом.
— Я тоже, — проговорила она. — Но я не люблю осложнений.
— Грейс…
— Я позвоню тебе, скоро, — сказала она, и на слове «скоро» ее голос дрогнул.
— Хорошо.
— Доброй ночи.
Она повесила трубку, а я продолжал слушать гудки. Затем я сдавил пальцами сигарету и отшвырнул от себя пачку.
— Где ты пропадаешь? — спросил я Буббу, когда наконец достал его по мобильному.
— Во дворе магазинчика Джека Рауза в Саути.
— Чего ради?
— Потому что Джек сейчас там, как, впрочем, Кевин и большая часть всей команды.
— Хорошо же ты разделал Кевина, — сказал я.
— Для него Рождество уже наступило, да. — Он довольно хихикнул. — Старина Кев сосет свой супчик через соломинку, горемыка.
— Сломал ему челюсть?
— И нос тоже. Одним ударом двух зайцев.
— Но, Бубба, на глазах у Грейс? — спросил я.
— Почему нет? Должен тебе сказать, Патрик, женщина, с которой ты встречаешься, из разряда неблагодарных.
— Надеялся на чаевые? — съязвил я.
— Нет, всего лишь на улыбку, — сказал он. — На «спасибо» или хотя бы на благодарный кивок. Я бы все принял.