Патрульные Апокалипсиса
Шрифт:
– Но как же ей это удалось? – прервал его Лэтем-Лесситер.
– В ваших комнатах установлены скрытые камеры.
– А как она сообщила об этом вам?
– Всем «росткам будущего» разрешено – даже приказано – поддерживать связь с родителями или родственниками и сообщать им всякие небылицы, объясняющие их отсутствие. Оберфюреры боятся, что без таких объяснений все выяснится, как было с вашими американскими сектами, которые пытались забаррикадироваться в горах и долинах. И вот наша медсестра связалась со своими «родителями» и с помощью кода сообщила, что американец готовится бежать –
– Мне удалось уйти благодаря эвакуации – только и всего.
– Так или иначе вы здесь, на пути в Бургенхаузен. Там из нашей скромной штаб-квартиры вы сможете связаться с кем захотите. Понимаете, мы – антинейцы.
– Кто-кто?
– Мы антиподы Каракаллы, убившего двадцать тысяч римлян, которые, по свидетельству историка Дио Кассия, выступили против его деспотического правления.
– Я слышал о Каракалле и о Дио Кассии тоже, но все же не понимаю вас.
– Стало быть, вы плохо знаете римскую историю.
– Ошибаетесь.
– Ну хорошо, переведем это в другой, современный контекст, ja?
– Как вам угодно.
– Наше название по-английски произносится антиниос, ja?
– О’кей.
– Замените «ниос» на «неос», о’кей?
– Так.
– Что получилось? Антинеос, так? Антинеонацисты. Вот кто мы!
– Почему же вы скрываетесь под таким непонятным названием?
– А почему они скрываются под именем «Братство»?
– Да как это связано?
– Скрытности должна противостоять скрытность!
– Но почему? Вы же легальная организация.
– Мы сражаемся с нашими врагами на земле и под землей.
– Я был среди них, – сказал Гарри Лэтем, откидываясь на спинку сиденья. – И все равно я вас не понимаю.
– Почему вы ушли? – спросил Дру у Карин де Фрис, узнав номер ее телефона в службе безопасности.
– Мы ведь обо всем поговорили, – ответила она.
– Осталось много неясного, и вы это знаете.
– Проверьте, пожалуйста, мое досье, и если вас что-то смутит, сообщите об этом.
– Не мелите ерунду! Гарри жив! Пробыв три года в мышеловке, он вырвался на свободу и возвращается!
– Mon Dieu! Вы и представить себе не можете, как я рада, какое это для меня облегчение!
– Вы ведь все время знали, чем занимался мой брат, верно?
– Не стоит обсуждать это по телефону, мсье Лэтем. Приходите ко мне домой на рю Мадлен. Дом двадцать шесть, квартира пять.
Дру сообщил адрес Дурбейну, накинул пиджак и помчался к машине Второго бюро без опознавательных знаков, теперь постоянно сопровождавшей его.
– Рю Мадлен, – сказал он. – Номер двадцать шесть.
– Неплохое место, – отозвался шофер.
Когда Лэтем увидел квартиру на рю Мадлен, облик Карин показался ему еще более загадочным. Эта большая, со вкусом обставленная квартира с прекрасной мебелью, драпировками и картинами явно превышала возможности сотрудницы посольства.
– Мой муж был человеком состоятельным, – сказала Карин, заметив удивление Дру. – Он не только прикидывался торговцем бриллиантами, но действительно занимался этим со свойственным ему 'elan. [42]
42
Размах (фр.).
– Видимо, он был незаурядным человеком.
– Не просто незаурядным, а одаренным, – сказала де Фрис. – Садитесь, пожалуйста, мсье Лэтем. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
– Поскольку в том кафе, куда вы пригласили меня, давали только кислятину, я с благодарностью принимаю ваше приглашение.
– У меня есть шотландское виски.
– Тогда я принимаю ваше приглашение с восторгом.
– Очень рада. – Де Фрис подошла к зеркальному бару. – Фредди всегда говорил, что в доме должно быть четыре вида напитков. – Она сняла крышку с ведерка со льдом и достала бутылку. – Красное вино комнатной температуры, белое охлажденное вино – крепленое и сухое хорошего качества, а также шотландское виски для англичан и бурбон для американцев.
– А как насчет немцев?
– Любое пиво – они, говорил он, пьют всякое. Но Фредди, как я упоминала, был крайне пристрастен.
– Но он наверняка знал и других немцев.
– Nat"urlich. [43] Он утверждал, что они лезут из кожи вон, подражая англичанам. Виски – подразумевается шотландское, безо льда, хотя немцы предпочитают со льдом. – Она подала Дру стакан и указала на кресло: – Садитесь же, мсье Лэтем, нам надо кое-что обсудить.
– Вы узурпируете мои права, – сказал Дру, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив светло-зеленого бархатного диванчика, на который села Карин. – А вы не составите мне компанию? – спросил он, слегка приподнимая свой стакан.
43
Конечно (нем.).
– Возможно, потом, если это «потом» будет.
– Вы говорите загадками, леди.
– Все зависит от точки зрения. Вам я кажусь загадкой, так же как вы мне. Вы – и американская разведка. А я – само простодушие.
– Мне кажется, это требует пояснения, миссис де Фрис.
– Конечно, и вы его получите. Вы отправляете с секретным заданием необычайно талантливого агента, свободно владеющего пятью или шестью языками, и храните его пребывание в Европе в такой тайне, что он остается без всякого прикрытия. У него нет куратора, и значит, никто не несет за него ответственности, никто ничего не может ему посоветовать.
– Гарри всегда имел право выйти из игры, – возразил Лэтем. – Он разъезжал по всей Европе и по Ближнему Востоку. Он мог в любой момент позвонить в Вашингтон и сказать: «Все. Больше не могу». Он был бы не первым глубоко засекреченным агентом, вышедшим из игры.
– В таком случае вы не знаете собственного брата.
– Что вы хотите этим сказать? Черт побери, я же рос с ним.
– Профессионально?
– Нет, не в этом смысле. Мы работаем в разных подразделениях.
– Тогда вы понятия не имеете, что это за гончая.