Паутина грез

Эндрюс Вирджиния

Несмотря на то что отец был в этом плавании особенно загружен работой (маршрут-то пробный), он все же старался по возможности уделять нам внимание. Придумывал для нас то одно развлечение, то другое, но маму, похоже, совершенно не интересовало его общество. Хуже того, она непременно находила повод, чтобы остаться в каюте. Мы с папой ходили то в кино, то на концерт. Мама всякий раз обещала присоединиться, но так и не показывалась. Когда я приходила к ней, она ссылалась либо на усталость, либо на головную боль, а сама в постели читала свои бесконечные журналы или писала что-то. На вопрос: что она пишет, всегда получала односложный ответ: «Это друзьям». Впрочем, вид у нее был такой, будто все эти занятия давно наскучили ей.

Я садилась рядом, начинала расписывать певцов, клоунов, фокусников, но мама оставалась рассеянной и печальной. Я видела, что ей тягостно и скучно, но почему — не понимала.

И вот однажды, спустя неделю с начала круиза, я проснулась от громких голосов в родительской спальне.

— Я делаю все, что ты пожелаешь, — возмущался отец, — но ты постоянно недовольна. Ты хотела переделать эти апартаменты, и я позволил выбросить деньги на ветер. Да-да, иначе не скажешь. Ты захотела бал — пожалуйста. Ты, супруга судовладельца, считай, официальное лицо, беседуешь с капитаном, с пассажирами? Нет! А когда ты все-таки снисходишь до нашего общества, что ты делаешь? Ты жалуешься, будто тебя заперли на судне и везут как африканскую рабыню в кандалах! Ты хоть задумывалась, какое впечатление это производит на людей? Что подумают клиенты о бизнесе ван Ворина, если даже моя собственная жена относится к нему с презрением.

— Я не привыкла жить в четырех стенах!

— Позволь, но это был твой выбор! Я не запирал тебя в каюте. Почему ты не используешь все возможности «Джиллиан»?

— Я говорила, что на меня плохо действует морской воздух, но разве тебе до этого есть дело? Тебя волнуют только твой драгоценный бизнес и это судно. Ты готов ради них пожертвовать мною, готов рисковать моей красотой, моим здоровьем. Я для тебя лишь приманка для выгодных клиентов.

— Ты нечестно играешь, Джиллиан! Ты же сама предложила этот круиз.

— Я? Я предложила маршрут, но не собиралась плавать по нему.

— Как? Но я думал… ты же всегда хотела, чтобы я взял тебя на Ямайку… — в смятении промолвил отец. — Ей-богу, Джиллиан, ты меня доведешь. Я уже не понимаю, что ты хочешь и чего ты не хочешь.

— Прежде всего я не хочу всю ночь препираться с тобой. Теперь я до утра буду приходить в себя.

За стенкой воцарилось молчание. Почему папа так разгорячился, говорил так огорченно и в то же время так сердито? Отчего они спорят? Может, на папу давят служебные неприятности?

Пару дней родители провели относительно мирно, пока как-то утром ведущий инженер не сообщил о неполадках в системе двигателей. Отец заторопился в машинное отделение, но предложил и мне спуститься туда. Я не задумываясь согласилась, хотя была в новом наряде, который перед отъездом купила мне мама: белоснежные удлиненные шорты и голубая матроска с вышитым вензелем на карманчике.

Походы в машинное отделение я обожала. Меня приводило в восторг, что какие-то механизмы могут двигать по океану такое огромное судно. Меня не смущали ни теснота переходов, ни крутизна лестниц, ни жара, в которой часами работали люди. Кстати, все они дружелюбно встречали меня, объясняли назначение различных вентилей, шестеренок и поршней.

Выяснилось, что один из двигателей необходимо остановить для ремонта. Отец с инженерами и механиками углубились в дискуссию, в каком режиме должны при этом работать остальные. Я с интересом слушала их и не заметила, пока не встретила через полчаса, в коридоре маму, что все время стояла, прислонившись спиной к жирной от машинной смазки решетчатой переборке. Мама шла нам навстречу в прекрасном настроении, в каком, пожалуй, не была с прощального приема. Но стоило ей увидеть меня, как она оцепенела, а потом завизжала так, что я испугалась:

— Ты где была? Посмотри на себя! Что за руки, что за одежда!

Только тут я увидела огромные бурые пятна на шортах и матроске.

Мама метнула взгляд на отца.

— Куда ты опять таскал ее, ты, идиот?

Меня бросило в дрожь. Я лихорадочно начала успокаивать себя, но… папа побледнел, потом покраснел. Я ни разу не слышала из уст мамы таких слов, да еще обращенных к папе. Он же был огорчен не столько самой грубостью, сколько тем, что это произошло в моем присутствии. Он отпрянул, будто его ударили по лицу, но мама продолжала кипятиться:

— Я купила ей этот костюм в одном из самых дорогих бостонских магазинов! Я хочу, чтобы твоя дочь выглядела настоящей леди, а не грязной обезьяной! А ты упорно сводишь на нет все мои старания, не даешь воспитывать ее как женщину, не хочешь даже, чтобы она чувствовала себя женщиной. Ты упорно продолжаешь делать из нее сорванца-мальчишку!

— Остановись, Джиллиан…

— И ты еще говоришь мне «остановись»! Ли, отправляйся в свою комнату, немедленно умойся, переоденься. Твою одежду придется сразу же нести в чистку. Не уверена, правда, что еще можно спасти ее.

— Мама, папа не виноват. Это я обо всем забыла и…

— Нет, он виноват! — прожигая взглядом отца, отчеканила мама. — Не надо было таскать тебя куда не следует, тогда ничего не случилось бы.

— Но я сама хотела пойти, мам. Я хотела посмотреть двигатели, поэтому…

— Посмотреть двигатели? — Мама в ужасе закатила глаза. — Вот погляди, твоя работа.

Она выразительно указала руками на меня. Отец закрыл глаза, через секунду открыл их и медленно произнес:

— Не будет никакого вреда, если девочка узнает о работе двигателей и о возможных неполадках. Придет день и…

— Придет день, и мое терпение лопнет, — отрезала мама и впихнула меня в комнату, хлопнув дверью прямо у папы перед носом.

Мне было ужасно жаль отца, но она продолжала бушевать, снова и снова повторяя, что он губит меня, губит мои шансы стать примой в светском обществе, «душит мою женственность».

Я пыталась вступиться за него, но мама будто не слышала. Она заставила меня быстро переодеться и пошла за горничной, чтобы вручить ей грязную одежду. Когда я вышла в коридор, отца, конечно, там уже не было. До самого вечера я проклинала себя за неаккуратность. Я виновата, а пострадал он. Ну почему, почему у меня не получается быть такой, как хочется маме, и одновременно радовать отца?