Паутина грез
Шрифт:
— Да, конечно, — рассеянно отозвался отец и закрыл за собой дверь. — Скоро подходим. Вот я и пришел поговорить, пока ты на завтрак не убежала.
Я повернулась к нему и оцепенела. А папа беспокойно потоптался по каюте, будто не решаясь сесть. Потом все-таки устроился на краешке кровати, сцепил руки и наклонился вперед. Его что-то жутко мучило. Я видела это по натянутой на скулах коже, по судорожно сжатым губам, по бьющейся на виске жилке. Несколько долгих минут отец ничего не говорил, и я готова была уже закричать, но лишь чуть слышно
— Что, папа?
— Ли, — начал он, — я до самого последнего момента откладывал нашу встречу. Я хотел по возможности дольше скрывать от тебя некоторые печальные обстоятельства.
— Печальные…
Мои руки непроизвольно метнулись к горлу, где, казалось, сейчас остановится дыхание. Сердце бухало как молот. Неожиданно я ощутила покачивание судна на волнах, услышала приглушенные звуки: возбужденные, веселые голоса пассажиров, восклицания матросов, команды офицеров, детский смех. Путешествие заканчивалось. Вокруг царило оживленное волнение. Мир был полон привычных шумов. Тем страшнее казалась тишина в нашей каюте. Я будто заледенела, в мгновение превратившись из живой девочки в Снегурочку.
— Возможно, ты помнишь, как после отъезда твоей мамы с Ямайки я сказал, что ей нужно время подумать, — снова заговорил отец.
— Да… — Мой голосок звучал затравленно и слабо.
— Я сказал, что в последнее время маму огорчали наши с ней отношения. — Папа судорожно сглотнул. Я молча кивнула, чтобы он продолжал, хотя это ему давалось с трудом. — В общем, несколько дней назад, Ли, на борт пришла телеграмма. Телеграмма от твоей мамы, где она сообщает, что сделала свой выбор.
— Какой выбор? Что она сделала?
— Из Майами она вылетела не в Бостон, а в Мехико, где и возбудила дело о разводе, — торопливо сказал отец, как, наверное, говорит врач, сообщая больному неутешительный диагноз. Но как бы ни спешил отец произнести страшные слова, они были произнесены. И будто повисли в тягостном безмолвии. Сердце было готово выскочить из груди. Онемели пальцы — так сильно сжала я ладони.
— Развод? — глухо повторила я это чужое, если не запрещенное, слово. Я читала о разводах кинозвезд и знаменитостей, но для них это казалось естественным, чуть ли не обязательным. Однако среди моих знакомых не было девочек, чьи бы родители развелись. Более того, в школе к детям из таких семей мы относились настороженно, как к прокаженным.
— Вообще-то я испытываю почти облегчение. — Отец прерывисто вздохнул. — Уже несколько месяцев я ждал, когда упадет последняя капля. Дня не проходило, чтобы твоя мама не сокрушалась о своей несчастливой жизни, чтобы мы не бросали друг другу горьких упреков. Я изо всех сил скрывал это от тебя. Впрочем, и она тоже. Сознательно загружал себя работой, чтобы не заклиниваться на семейных неурядицах. В какой-то степени мне «повезло» — начался кризис в бизнесе, и я с головой окунулся в проблемы. И сумел отвлечься от супружеских разногласий.
Папа выдавил из себя улыбку, грустную и кривую. Скорее, это была тень улыбки, которая продлилась от силы секунду-другую. Ради отца я отставила в сторону свои страдания и решила хотя бы поговорить с ним.
— Мама сейчас еще в Мехико?
— Нет, она уже дома, в Бостоне. Оттуда и пришла телеграмма. Но знай, Ли. — Отец снова судорожно вздохнул. — Я обещал пойти навстречу ее решению. Нет смысла принуждать человека оставаться с тобой, если он того не хочет.
— Но почему? Почему она не хочет? Как она может бросить тебя после стольких лет?
На самом деле я хотела знать, как может дивная, романтическая любовь вдруг взять и умереть? Как могут два человека сначала рваться друг к другу, а потом бросаться в разные стороны? Неужели это и имел в виду папа, когда сказал, что любовь ослепляет?
Да, но возможно ли тогда вообще распознать любовь? Если чувства обманывают, а слова и воспоминания ничего не стоят, то как человеку найти опору в любви? Кому верить? И верить ли? Сначала вы клянетесь, что до гроба будете вместе, а потом… что-то разлучает вас, и с легкостью! Какова же тогда цена любовной клятвы, даже клятвы, скрепленной поцелуем?
— Твоя мать до сих пор молода. Как я уже говорил, слишком молода для своих лет. Она считает, что у нее еще есть шанс на лучшую жизнь — счастливую, веселую. Я не буду становиться на ее пути. Нелепо, но я слишком люблю ее, чтобы мешать, — сказал отец. — Знаю, тебе сейчас мои слова кажутся бессмысленными, но позже ты поймешь меня. Поймешь, что я люблю ее так сильно, что не хочу удерживать около себя.
— А что же будет с нами, папа? — Я пребывала в полнейшем отчаянии. Странно еще, что я не кричала. И на самом деле мой вопрос должен был звучать иначе: «А что же будет со мной?» Но отец понял меня.
— Ты останешься с матерью. Вы будете жить в нашем доме столько, сколько пожелает мама. — Он помолчал. — А мне будет чем заняться. Если честно, то в городе я намеревался пробыть очень недолго. Меня снова ждет плавание — я открываю еще один маршрут, теперь уже на Канарские острова. Надо искать новые приманки для туристов, чтобы оставаться конкурентоспособным. Кстати, в одном твоя мать, Ли, права — я искренне предан этому бизнесу. Я не дам ему погибнуть просто так.
— Я хочу с тобой, папа… — еле сдерживая рыдания, прошептала я.
— Нет-нет, дружок. Это невозможно. И неправильно. Тебе надо ходить в школу. У тебя столько друзей. Тебе надо жить с мамой, дома, где тебе так хорошо. О материальной стороне беспокоиться не придется… хотя твоей матери денег всегда будет недостаточно, — сухо добавил он.
Я не увидела слез в его глазах. Если отец и плакал, то в одиночестве. И сейчас уже пережил это. Он держал себя в руках, потому что ничего больше делать не оставалось. Его любовь умерла. Она покоится на кладбище воспоминаний. Он уже думает о другой жизни. А похороны любви позади.