Печать Кейвана
Шрифт:
– Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили ванну и принесли чистую одежду. Умойся, не позорь свой народ, а то от тебя воняет как от вшивого пса!
– Я убью тебя, гаденыш!
– Меня зовут Джахангир. Я приду завтра.
Вслед мне донесся раскатистый рев, полный ненависти и жажды мщенья. Справедливый рев.
Я вышел на свежий воздух и прогулялся до покинутого всеми наблюдательного пункта на кромке холма.
Поле перед городом, ярко-красное от кровавого заката, было покрыто холмами из разрубленных тел. Десятки тысяч воинов, ванаров и людей погибли сегодня, и их головы катались под копытами лошадей, несущих от городских ворот всадников с добычей. После самоубийства махараджи
С наступлением сумерек роскошный город был отдан солдатам, пущен на ветер грабежа и насилия. Рассказывали, что многие ванары последовали примеру правителя и предпочли умереть и сжечь дома, чем подвергнутся бесчестью. Улицы были завалены трупами, а солдаты носились по городу, подобно голодным волкам. Каждый уносил столько, сколько мог утащить, и возвращался снова и снова, за новыми рабами, драгоценностями, золотом и богатыми одеждами. И по пути убивал и насиловал.
Прекрасная Видья-нагара, столица мудрости и благовоний, горела, исторгая миазмы разложения. Город, насчитывающий тысячелетия истории, лежал в руинах, уничтоженный за один день.
Говорят, что те ванары, что уцелели, спрятавшись в подвалах и подземельях, вскоре умерли от болезней и голода.
И еще долгие десятилетия спустя в опустошенный город, где среди растрескавшихся статуй божеств разлагались высохшие трупы, отравляя воздух и воду, не смел заглянуть даже ветер.
Дорога домой всегда короче дороги из дома. Армия Тимура, тяжело нагруженная рабами и добычей, подтвердила эту аксиому, совершив поход из страны ванаров обратно в Самарканд всего за год. И это – несмотря на то что двигались мы очень медленно. Слишком много трофеев, рабов, слонов, верблюдов и священных коров, захваченных на убой, тащилось следом за армией. Но на нашем пути не встречались более ни непокорных войск для победы, ни богатых городов для разграбления. Все это было сделано по пути в Видья-нагару.
Единственный трофей, который я привез из похода – это потертый ковер-самолет, доставшийся мне от погибшего сотника. Того самого, который обучал меня воздухоплаванию вплоть до злополучного дня, когда по возвращении домой его разорвали у меня на глазах огненные птицы алерионы на заснеженном перевале в Индийских горах…
Сотрясатель Вселенной вошел в Самарканд, когда природа расцветала, а яркое солнце сияло на золотых куполах и лазоревой майолике стен Голубого дворца. В знак приветствия горожане вывешивали на заборы самые дорогие ковры. Все, от мала до велика, высыпали на улицы встречать армию-победительницу и близких, которых они не видели больше двух лет.
Да и было на что посмотреть! Повелитель Востока велел организовать воистину триумфальный парад, каких раньше не видел Мавераннахр! Когда до ушей самаркандцев донеслись первые отдаленные ноты победной мелодии, толпа взорвалась. Вслед за громогласными звуками музыки в город вошли и сами исполнители – огромный оркестр в сотню человек. Одни дули в длинные медные трубы-карнай 20 , другие били в барабаны. За ними подпрыгивали и кувыркались около сотни разодетых в пёстрое и блестящее плясунов.
20
Карнай – медный духовой музыкальный инструмент в странах Средней Азии, Иране и Казахстане, труба приблизительной длины в 3 метра с коническим ртом в конце. Карнай переводится с узбекского и таджикского как най для глухих.
Следом вели выживших в битве и годовалом переходе слонов. Убранные позолоченными разноцветными попонами, гигантские животные трубили победу, задрав хоботы, и на утеху толпе, вставали на задние ноги по приказу пленных ванаров-погонщиков. А самый крупный из слонов даже сделал стойку на одной ноге, доведя публику до экстаза. Какое невиданное зрелище для зевак!
Но как же взметнулась в радостном вопле восхищения толпа, когда на белом скакуне из той породы, что объезжает вселенную быстрее звездного ветра, в расшитых бриллиантами пурпурных одеждах победителя, с гордо поднятой головой, в Самарканд въехал отец, отныне и навсегда – Непобедимый и Единовластный Султан Востока.
Одни рабы бросали золотую пыль и драгоценные камни под копыта его коня, другие – серебряные монеты в толпу. Возбужденные победой самаркандцы кричали до хрипоты, рискуя быть раздавленными в обезумевшей давке:
– Да будет Тимур Великий украшением Девяти Миров!
– Да будет вечностью его время под Луной!
– Да будет вся вселенная управляема Великим и Непобедимым Тимуром!
– Да будут по его желанию вращаться звезды!
– Да спустится Солнце с небосклона к подножию его трона, чтобы служить!
За обозом с награбленными золотыми сундуками ванары-рабы провели на цепях десяток захваченных после сражения в Видья-нагаре саблезубых яли со стянутыми железными намордниками пастями. Сами ванары использовали их как ездовых животных, но никто из наших солдат не рискнул сесть им на спину. Также никому не удалось отловить хотя бы одну макару – будучи земноводными, выжившие чудовища скрылись в реке.
В завершении парада настала очередь для показа самого основного трофея, подчеркивающего полную и безоговорочную победу над Кишкиндхой и Востоком в целом. Во взгроможденной на арбу клетке везли пленного принца Шана. Толпа улюлюкала и дивилась, показывая пальцами на полуподростка-полуобезьяну, равно невиданное зрелище в Самарканде, как и яли.
Шан же, закрыв глаза, сидел неподвижно, гордо выпрямив спину и, казалось, не обращал внимания на окружающее его безумство. Он скрестил ноги, положив черные ступни с длинными пальцами на бедра, а руки на колени, ладонями вверх, и соединил большой и указательный пальцы. Догадываюсь, чего ему стоила эта невозмутимость…
Тем же утром, за несколько километров от Самарканда, когда начались приготовления к триумфальному въезду, по приказу отца притащили клетку, которую Шан покинул вот уже более десяти месяцев, путешествуя с нами, как равный.
«Сына раджи – в клетку!» – обсуждению не подлежит.
Эту печальную новость я принес, вернувшись с переговоров с Тимуром:
– Я ничего не смог сделать… Он пообещал тебе достойное твоего происхождения содержание во дворце, но в Самарканд ты въедешь в клетке. Извини…
– Это не твоя вина, Джахангир. Ответственность за падение Кишкиндхи лежит целиком на совести махараджи. Отец полагал, что его политика ненасилия сделает мир совершенным и игнорировал то, что не все думают так, как он. Он ненавидел войну и не занимался армией… Его генералы были сильны в игре в фатту 21 , но не в стратегии и тактике сражений…
21
Фатта – настольная игра, бильярд на пальцах.