Пелэм, или приключения джентльмена
Шрифт:
— Отнюдь нет! — воскликнул я тоном честнейшего негодования. — Я следую велениям своей совести, мистер Бриггс, как в общественной, так и в личной жизни.
— Великолепно! — вскричал мой собеседник.
— Нет, — продолжал я, все более воодушевляясь, — нет, мистер Бриггс, я не хочу слишком много говорить о своих принципах, прежде чем они не будут испытаны на деле. А вот когда, претворив их в жизнь, я этим принесу некоторую пользу, тогда настанет время громогласно заявить о них; я не буду молить вас голосовать за меня, мистер Бриггс, как, возможно, будет мой противник; между моими сторонниками и мною должно существовать взаимное доверие. Когда я вторично предстану перед вами, вы будете вправе расследовать, в какой мере я оправдал — или же обманул — доверие, оказанное мне как вашему депутату. Я допускаю, мистер Бриггс, что моя манера разговаривать с вами может казаться грубой и недипломатичной; но я человек простой, прямодушный и презираю неблаговидные методы избирательной борьбы, мистер Бриггс!
— Дайте вашу руку, сэр, — восторженно крикнул виноторговец, — вашу руку! Я обещаю вам свою поддержку и буду счастлив, буду счастлив голосовать за молодого джентльмена, придерживающегося таких превосходных принципов.
Хватит, однако, любезный читатель, говорить о мистере Бриггсе, который со времени этой беседы стал самой надежной моей опорой. Не буду еще дольше задерживаться на этом периоде моей деятельности; приведенные здесь разговоры могут служить убедительным доказательством того, что я обладал всеми нужными для депутата качествами. Поэтому я добавлю лишь одно, что после надлежащего количества званых обедов, попоек, трескучих речей, вранья, двусмысленных заявлений, подкупов, бурных собраний, разбитых голов, нарушенных обещаний и — хвала богу Меркурию, [470] покровителю выборов! — славословий достойнейшему из кандидатов, я был вполне законно избран в члены парламента от местечка Баймол.
470
Меркурий — в римской мифологии бог торговли и удачи, соответствующий греческому Гермесу.
ГЛАВА XXXVII
Политическое воспитание подобно замочному камню арки: им определяется устойчивость всего здания.
Спустя неделю после того, как шум борьбы несколько утих и éclat [471] победы стал ослеплять меня меньше прежнего, я сидел в библиотеке Гленморрис Касла и не спеша грыз сухой ломтик поджаренного хлеба (в те времена, как и сейчас, излюбленное мое кушанье по утрам), когда дядя обратился ко мне со следующими словами:
471
Блеск (франц.).
— Генри, твой успех открыл тебе новое поле деятельности; я полагаю, ты намерен подвизаться на нем?
— Разумеется, — ответил я.
— Но ты сам знаешь, дорогой Генри: у тебя большие способности — признаюсь, во время предвыборной борьбы я поражался им; однако для того, чтобы блистать в палате общин, ты должен основательно их развить. Entre nous, [472] Генри, тебе не мешало бы кое-что почитать.
— Прекрасно, — ответил я. — Почему бы мне не начать с романов Вальтера Скотта? Говорят, они необычайно интересны.
472
Между нами говоря (франц.).
— Верно, — ответил дядя, — но в них ты не найдешь ни самых достоверных исторических данных, ни самых здравых основ политической мудрости. Чем ты собирался заняться сегодня, Генри?
— Ничем, — с невиннейшим видом сказал я.
— Мне думается, Генри, это твой обычный ответ на такого рода вопросы.
— Я тоже так думаю, — ответил я с величайшей naïveté. [473]
— Ну что ж, — тогда пусть уберут со стола, и сегодня утром мы кое-чем займемся.
473
Наивностью (франц.).
— Охотно! — воскликнул я и позвонил в колокольчик. Тотчас все было убрано со стола, и дядя начал меня экзаменовать. Бедняга! По моей обычной манере держать себя и характеру моего воспитания он никак не мог себе представить, что во всеобщей литературе немного найдется областей, в которых я не был бы почти столь же начитан, как он сам. Я наслаждался его изумлением, когда мало-помалу ему открылось, как хорошо я осведомлен в самых различных вопросах, но меня уязвило то обстоятельство, что он выказал только изумление, но не радость.
— У тебя, — сказал он мне, — обширный запас знаний, гораздо больший, нежели я когда-либо мог предположить; но мне хотелось бы, чтобы теперь ты по-настоящему развил свою способность мыслить. А для этой цели я, пожалуй, даже предпочел бы, чтобы у тебя было меньше знаний. Цель воспитателя — внедрить основы, которые в дальнейшем могли бы направлять и просвещать нас. Знание фактов желательно лишь в той мере, в какой они иллюстрируют эти основы: поэтому усвоение основ должно предшествовать накоплению фактов! Что же надлежит думать о системе воспитания, которая этот явно разумный порядок переворачивает вверх дном, перегружает память фактами, притом крайне сомнительной достоверности, и в то же время предоставляет нам блуждать во тьме, не преподав тех основ, которые одни лишь могли бы сделать эту неоднородную массу сколько-нибудь полезной и ценной для нас? При неразвитом мышлении знания — не более как ворох предрассудков, бесформенная груда хлама, сваленная на пороге разума и преграждающая доступ здравому смыслу. Подумай минуту, вспомни тех своих современников, которым обычно приписывают обширные знания, и скажи мне, придавали им вся их ученость хоть каплю мудрости? Если нет, — эти знания не что иное, как восторженно превозносимое невежество. Скажи мне, разве, по представлениям этих людей, громкие имена не служат порукой правильности мнений, а цитаты не считаются у них аксиомами? Все то, что они знают, служит лишь оправданием незнания ими всего остального. Ручаюсь тебе — за один месяц ты глубже и основательнее проникнешь в самую суть мудрости, нежели они за всю свою жизнь; великая ошибка современного воспитания в том, что сперва засоряют ум устарелыми авторами, а затем исследуют современные воззрения, исходя из авторитетов и сентенций прошлого. Для выполнения нашей задачи мы изберем метод, диаметрально противоположный обычному.
Первым делом — это самое неотложное и необходимое — мы ознакомимся с современными учениями, а затем уже, скорее из любопытства, нежели для пользы, обратимся к учениям минувших дней.
Ты видишь эту небольшую брошюру: это — статья Милля [474] об управлении государством. Мы основательнейшим образом изучим ее, и ты можешь быть уверен, после этого мы будем разбираться во всех государственных делах гораздо лучше огромного большинства тех молодых людей, чью образованность, как тебе известно, превозносят до небес.
474
Милль, Джеймс (1773–1836) — английский философ-утилитарист (последователь Бентама), автор ряда философских статей в «Британской энциклопедии» (1816–1823). Отец известного английского философа и экономиста Джона Стюарта Милля (1806–1873).
При этих словах дядя раскрыл брошюру. Он с самого начала указал мне на строгую, математическую последовательность рассуждений автора, на отсутствие в его аргументации слабых мест, на неоспоримость его выводов, а затем, при самом чтении, силами своего светлого, просвещенного ума пояснял мне те части этого труда, которые искушенный в логике автор предоставил читателю восполнить собственным разумением. Дядя обладал тем неоценимым свойством, что давал только самые необходимые объяснения: он никогда не щеголял своей эрудицией и не затемнял излишними комментариями того, что по существу было несложно.
Когда в этот первый день мы кончили занятия, я был изумлен тем совершенно новым светом, которым для меня озарилось многое. Я чувствовал себя как Синдбад-мореход, [475] когда, блуждая по темной пещере, где он был заживо погребен, он увидел первый луч ясного солнца. По самой своей природе усердный во всем, за что бы я ни взялся, приверженный к умственным занятиям, склонный всесторонне изучать любой предмет, однажды привлекший мое внимание, — я делал быстрые успехи в этой новой для меня области. После того как под дядиным руководством я полностью усвоил некоторые определенные основные принципы, мы стали изучать применение их на практике. Так, например, изучив труд Милля «Об управлении государством», мы затем ознакомились с государственным строем Англии, Британской Америки и Франции — трех стран, притязающих каждая на то, что ее образ правления самый совершенный из всех; и благодаря тому, что, прежде чем рассмотреть столь сложный вопрос, мы твердо установили правила, которыми при этом следует руководствоваться, мы сумели выяснить как недостатки, так и преимущества всех трех конституций и дать оценку каждой из них. В этом деле мое скептическое равнодушие к фактам явилось основной причиной того, что я быстро составлял себе правильное суждение. У меня не было предрассудков, которые приходилось бы преодолевать; не было туманных понятий, почерпнутых из далекого прошлого; никакой приверженности к общепринятым взглядам, почитаемым истиной. Все представлялось мне как исследователю совершенно беспристрастному, без прикрас и обманных иллюзий, щедро расточаемых сектами и партиями. Каждое доказательство формулировалось с присущей логике точностью. Каждое мнение проверялось методами логики. Вот почему за весьма короткое время я убедился в том, сколь прав был дядя, утверждая, что необходимо сравнивать разные типы мышления. Мы изучили все поистине превосходные статьи Милля и «Энциклопедии», наиболее доступные из сочинений Бентама [476] , а затем погрузились в глубины политической экономии. Я никак не пойму, как можно находить эту науку неинтересной. Едва начав изучать этот предмет, я уже не мог оторваться от него и по сию пору уделяю ему непрестанное внимание, не столько ради приобретения знаний, сколько для собственного удовольствия; но в то время дядя отнюдь не ставил себе целью сделать меня великим знатоком политической экономии. Он говорил мне:
475
Синдбад-мореход — герой одной из сказок «Тысячи и одной ночи».
476
Бентам, Джереми (1748–1832) — английский буржуазный философ и юрист, основатель «утилитаризма» — направления, в котором исходным пунктом теории государства и права является принцип «максимальной пользы для максимального числа людей».