Пелэм, или приключения джентльмена
Шрифт:
— Нет, в самом деле, мистер Смит, вы должны хоть разок станцевать! Такой фишинебельный молодой человек, как вы, ну, просто не знаю, что молодые дамочки должны о вас подумать, — проворковала прекрасная искусительница и чарующе засмеялась.
— Вы очень добры, миссис Доллимор, — с низким поклоном ответил мистер Смит, краснея, — но мистер Ритсон сказал мне, что теперь танцевать вообще не полагается.
— О! — вскричала миссис Доллимор., — Но ведь он такой дерзкий повеса и невесть что о себе воображает! Только не вздумайте брать с него пример, мистер Смит, — и милая женщина снова залилась смехом.
— Ах, миссис Доллимор, — сказал мистер Ритсон, проведя рукой по своим отвратительным волосам, — вы слишком суровы; но скажите мне, миссис Доллимор, графиня Сан-A. прибудет?
— Помилуйте, мистер Ритсон, — уж вы, такой светский кавалер, должны были бы знать это лучше меня; но я слыхала, что да.
— Вы знаете графиню? — с почтительным удивлением спросил Ритсона мистер Смит.
— О, прекрасно, — ответил челтенхемский корифей, обмахиваясь своей вудстоковской перчаткой. — Я не раз танцевал с ней на балах Олмэкского клуба!
— И хорошо она танцует? — полюбопытствовала миссис Доллимор.
— Превосходно, — ответил мистер Ритсон. — У нее такая миленькая, изящная, упоительная фигурка!
Сэру Ралфу этот «фишинебельный» разговор, по-видимому, наскучил. Он удалился.
— Скажите, пожалуйста, — спросила миссис Доллимор, — кто этот джентльмен?
— Сэр Ралф Румфорд, — с живостью ответил Смит. — Мой друг-приятель по Кембриджу.
— Интересно знать, долго он здесь останется? — не унималась миссис Доллимор.
— Думаю, что да, — ответил Смит, — если мы сделаем пребывание здесь приятным для него.
— Уж как хотите, а вы должны представить его мне, — заявила миссис Доллимор.
— С превеликим удовольствием, — сказал добряк Смит.
— А что, сэр Ралф — фешенебельный? — осведомился мистер Ритсон.
— Он — баронет! — весьма выразительно произнес мистер Смит.
— Эх! — воскликнул Ритсон. — Ведь можно иметь благородное звание и не быть фешенебельным.
— Уж это верно, — прошепелявила миссис Доллимор.
— Право, не знаю, — сказал Смит с простодушно-удивленным видом, — но у него семь тысяч фунтов годового дохода.
— В самом деле? — взвизгнула миссис Доллимор; изумление вернуло ей природные интонации.
В эту минуту к ней подошла молодая особа, тоже вся в цветах и кудряшках, и обратилась к ней, нежно называя ее «маменькой».
— Ты танцевала, душенька? — спросила ее миссис Доллимор.
— Да, маменька, с капитаном Джонсоном.
— О! — воскликнула родительница; она зловеще качнула головой и, многозначительно подтолкнув дочку, увела ее в противоположный конец зала, чтобы там поговорить с ней о сэре Ралфе и его семи тысячах фунтах годового дохода.
«Однако, — подумал я, — люди здесь престранные. Что ж, проникнем поглубже в эту страну дикарей». Задавшись такой целью, я направился прямо на середину зала.
— Это кто такой? — громким шепотом спросил мистер Смит, когда я поравнялся с ним.
— Клянусь честью, не знаю, — ответил Ритсон, — но у него дьявольски изящный вид; надо думать, он из знатных!
«Очень вам благодарен, мистер Ритсон, — сказало в ответ мое тщеславие. — Оказывается, не такой уж вы забияка».
Я остановился, чтобы поглядеть на танцующих; рядом со мной стоял средних лет мужчина почтенного вида. Люди простого звания, когда им перевалит за сорок, становятся общительными. Дважды откашлявшись, мой сосед, видимо, решил вступить со мной в разговор. «Почему бы не ободрить его?» — подумал я и с приветливой улыбкой повернулся к нему.
— Красивый зал, сэр, не правда ли, — тотчас сказал он.
— Очень красивый, — ответил я с улыбкой, — и какал хорошая публика!
— Эх, сэр, — продолжал он, — Челтенхем — уже не тот, что лет пятнадцать тому назад. Я видал в этих стенах не менее тысячи двухсот пятидесяти человек одновременно. (Некоторые люди всегда нестерпимо педантичны.) Да, сэр, — продолжал мой laudator temporis acti, [490] — и притом добрая половина из них принадлежала к высшей знати.
490
Восхвалитель былых времен (лат.).
— Скажите на милость! — воскликнул я, изобразив на своем лице подобающее случаю изумление. — Но общество здесь такое же хорошее, как прежде, не так ли?
— Да, общество вполне благородное, — ответил мой собеседник. — Но не такое шикарное, как было. (О, эти ужасные слова!)
— Скажите, прошу вас, — спросил я, указывая глазами на Ритсона и Смита, — не знаете ли вы, кто эти два джентльмена?
— Как не знать! — отозвался сосед. — Высокий — мистер Ритсон; у его матери собственный дом на Бейкер-стрит, она задает элегантнейшие вечера. Он очень светский молодой человек, но отчаянный фат!
— А второй? — снова спросил я.
— А! Это — некий Смит: его отец был богатейшим купцом, он недавно умер и оставил каждому из сыновей по тридцать тысяч фунтов; молодой Смит — парень не промах и хочет иметь удовольствие от своих денег. Он увлекается «великосветской жизнью» и поэтому неразлучен с Ритсоном, у которого совершенно такие же наклонности.
— Лучшего образца он не мог найти, — вставил я.
— Вы правы, — простодушно согласился мой челтенхемский Асмодей, [491] — однако ж я надеюсь, что он усвоит только его элегантность, а не его надменность.
491
Асмодей — имя дьявола — спутника героя в романе Лесажа «Хромой бес».
«Я умру, — сказал я себе, — если продолжу разговор с этим человеком». И уже хотел было незаметно скрыться, когда в зал вошла рослая, осанистая женщина с двумя тощими, костлявыми дочерьми; я не мог устоять против соблазна выведать у собеседника, кто эти дамы.
Когда я задал моему новому другу этот вопрос, на его лице выразилось презрение ко мне.
— Кто они? — переспросил он. — Да ведь это графиня Бэбелтон со своими дочерьми леди Джен Бэбел и леди Мери Бэбел. Они самые знатные особы в Челтенхеме, и получить доступ в их круг — нелегкое дело!