Пепел Анны
Шрифт:
А я всегда заранее готов.
— Сегодня у нас ностальгический день, — сказала мама.
— Может, завтра?
— Нет, не завтра, сегодня. Завтра я могу передумать, а сегодня я категорически настроена.
С таким настроением трудно спорить.
— Кстати, Лусия просила, чтобы мы прихватили Анну, — сказала мама.
— Зачем?
— Анна языками занимается. Русским, английским, ну и испанский родной. Раз в неделю Лусия говорит с Анной только по-русски, а в другой день по-английски. Для практики.
— И сегодня у них русский день, — заметил я.
— Ага. Все удачно
— А где сейчас этот предприимчивый юноша? — спросил я.
— Посадили, наверное, — ответила мама. — На десятом этаже тут фантастический ресторан, пойдем.
Мы поднялись на десятый этаж и нашли этот ресторан.
— Когда снимают кино про Кубу, ресторан всегда выбирают этот, — сообщила мама. — Тут аутентично.
В это нетрудно было поверить.
Высокие, от пола до потолка окна распахнуты наружу, все заполнено светом, простором и ветерком, гуляющим по сторонам, этот ветерок смешивал морской запах с запахом кофе. Потолок оказался выложен облупившейся мозаикой, столики из темного дерева ставили подножки кривыми лапами, скатерти белые и твердые.
Мама вдохнула, счастливо зажмурилась и направилась к столику у окна. А я к раздаче поплелся.
Еды оказалось немного: сыр, ветчина, яичница, лосось. Фрукты. Кофе. Но все равно это был лучший ресторан, в котором я когда-либо завтракал, обедал и ужинал, правда, фантастический.
Во-первых, вид.
Во-вторых, гуава.
Здание гостиницы возвышалось над городом и над океаном, и все было видно вокруг. Слева рядом сиял в утреннем солнце шлем Капитолия, а чуть правее виднелся высокий шпиль белой церкви, похожий на копье.
Прямо чернело море до горизонта, и пара маленьких корабликов вдали боролась с невидимым обрывом мира, хотя, может, и не кораблики, может, чайки.
А справа в это море врезался мыс с маяком, и уже с утра раскаленная крепость по берегу, и ржавая баржа тащилась по заливу.
Я раз взглянул и понял, что хочу тут сидеть. Сидеть, смотреть. В море, в небо. Такое со мной впервые случилось, обычно я равнодушен к пейзажам, здесь по-другому. У меня возникло незнакомое взрослое чувство, я вдруг понял, что мне здесь нравится. Что я тут бы жил. Тысяча баксов в месяц на всю жизнь, так тут бы и просидел. С видом и гуавой на льде. Постыдные старческие мысли посетили меня на десятом этаже гостиницы «Кастилья», это все проклятое латиноамерикано, мезоамерико, тут, похоже, все так живут, только без в месяц тысячи дохлых бобров. Странное дело, ведь всякий размашистый магический реализм я не люблю и не понимаю, а тут вот…
Я поглядел на маму.
Она нагрузила тарелку, расположилась за столом и теперь с удовольствием завтракала, поскрипывая ножиком по фарфору, и явно надеялась, что через следующие восемнадцать лет она сюда вернется.
Да, во-вторых, в этом ресторане подавалась гуава. То есть гуавный сок на замороженных серебряных подносах. Я никогда не пробовал, а как попробовал, так сразу налил четыре наглых стакана, целый бокастый графинчик опустошил. Ну и рыбы наложил еще.
Так и позавтракали — я смотрел в окно и пил гуаву, мама ела лосося и сыр, пила кофе и смотрела в окно. Я ей позавидовал, если честно. Обычно я родителям не завидую, у каждого свои тропы, но тут да. Не каждому так везет — вернуться на восемнадцать лет назад и припасть к горячо любимым руинам, и при этом надеяться, что впереди есть еще пара стадий, что забег вот-вот не закончится, успеешь оглянуться…
— Лицо попроще сделай, — посоветовала мне мама. — Не надо с утра таких лиц, я от них у себя на работе устала.
— Да я так…
— Надо исключить «Героя нашего времени» из школьной программы, — заметила мама через лосося. — Всяка недоросль считает себя стариком Печориным и ходит по утрам с пошлыми рожами. Не здесь, пожалуйста, сыночка. Повторюсь, юноши, чрезмерно раздумывающие житие, выглядят комично. Равно как и юноши, вовсе о нем не помышляющие. Не налегай на гуаву.
Мама улыбнулась. Пришли американцы. Красивая тетка в толстовке и мужик в морской фуражке. Я налег на лосося.
— Я все твои лица объясню в три прихлопа, — со знанием дела сообщила мама. — Это все от…
Я думал, она про гормоны скажет, но она сказала про когнитивный диссонанс.
После завтрака мы спустились вниз, в вестибюль. День действительно, похоже, предстоял мучительный. Отец забрал сияющий БМВ и уехал по своим репортерским делам куда-то в провинцию, куда-то в Гуаймаро, освещать закладку котлована для завода удобрений. Так что разграбление Гаваны нам предстояло сугубо пешеходное. Мама направилась к ресепшну менять евро на куки, я огляделся.
На диванчике возле окна сидела Анна. Если честно, я думал, что она не придет — как-то вчера энтузиазма в ее глазах я не прочитал, но она пришла. Видимо, бабушка Лусия повлияла.
Анна выглядела ого, но не как вчера, слегка пообычнее. В белых кроссовках. Мне сначала немного стыдно стало, потому что сильно похоже, что Анну мне сосватали в бесприданницы, но потом плюнул. Это все родители так делают, вот к нам в прошлом году приезжали родственники из Архангельска, так на меня повесили совершенно дремучую девицу Алику, я ее три дня по Москве таскал, приобщал к духовным ценностям, гулял по Красной площади, по Москве-Сити и в Третьяковскую галерею гулял. Святой долг гостеприимства, ничего не поделаешь.
Да, Анне, наверное, не очень приятно, так мне это мимо, мне-то с Анной неплохо. Красавица, графиня, на полголовы меня выше, играет на гитаре, поет. А глаза… Жаль, говорит почти без акцента, с акцентом было бы интереснее. А так все как мне нравится. Особенно титул. И глаза.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — сказал я.
В титуле что-то есть. Титул девушку очень сильно украшает, понял я. А еще понял, что теперь это навсегда. Когда я буду встречать обычных разночинных девушек, пусть даже из хороших семей, пусть даже папа инженер, а мама учительница биологии, но не графинь, повседневного нашего сословия, то буду всегда отмечать в них этот существенный недостаток. Не графиня. Не баронесса. Увым, увым.