Пепел Анны
Шрифт:
Вчера мы не договаривались, а она чего-то раз — и пришла. А если бы я не показался? Она бы что, до вечера тут сидела? Вряд ли, наверное, толстый негр-водопроводчик ее друг, или кузен, или внук стремянного, я вышел из бассейна, а он ей сразу позвонил, и она…
Район Мирамар далеко, не успела бы.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила Анна.
Все-таки она удивительно хорошо говорит по-русски. Без акцента. Это очень удобно, повторюсь. Удобно мы тут устроились, говорю, куда не пойди — все к твоим услугам.
Интересно, о чем говорить с ней?
— Ну
— Хорошо.
— Ну да. А чем занимаетесь?
— Как все. Учимся. Купаться ездим. У нас тут пляж недалеко. Поедем?
— Сейчас?
— Нет, завтра. Поедем?
— Поедем.
Можно и искупаться, почему не искупаться?
Анна поднялась с ведра. Она была выше меня на полголовы, смотрела чуть сверху. Вообще кубинки загорелые или просто смуглые, я успел заметить, но и белые есть, немного, но попадаются. Темненькие обычные такие девицы, как у нас, ну вот как Великанова, рекордсменка Реутова по избиению тритонов, или Семихатова, чемпионка нашей школы по красоте. А вот светленькие кубинки совсем непохожи. Вытянутые черты, длинные пальцы, тонкие запястья, действительно эльфятник на гастролях, нигде такого не встретишь.
— У вас тут забавно, — сказал я. — Все словно готовятся, ждут чего-то… Скоро праздник какой-то?
— Нет. Не скоро праздник.
— Странно. А вроде все готовятся.
— Готовятся?
— Ага.
Вот утренний сантехнический человек явно готовится и явно не знает что, лом или монтировка? Кувалда — выбор мастеров.
— У нас к Новому году за месяц начинают собираться, а тут такая же… атмосфера.
— Ни к чему здесь не готовятся, — Анна отвернулась. — К чему у нас можно готовиться?
— Не знаю. У нас полгода к лету готовятся, потом к зиме полгода. Все ждут чего-то, сначала Деда Мороза, потом Масленицу.
Какой-то пустой разговор. Но, с другой стороны, ничего удивительного, когда я поглядел в иллюминатор и не увидел Шотландии, я понял, что время предстоит наипустейшее.
— У нас всегда лето. Почти всегда.
— Ну да.
Непонятно, как с графинями общаться. Графини загадочны.
— Твоя мама сказала, что ты хочешь посмотреть город, — сказала Анна.
— Ну да. Вчера мы как-то… не все посмотрели.
— Да, еще много интересного.
— Площадь Революции. Далеко тут?
— Если гулять — минут сорок, — ответила Анна. — Если ехать, то десять.
— Давай лучше ехать, — сказал я. — Надо взять такси.
— Не надо такси, — Анна указала на красный мотоцикл.
Это был старинный мотоцикл без опознавательных знаков, как мне показалось, собранный из нескольких других мотоциклов. На руле висело два шлема, Анна надела один, другой протянула мне. Ей шлем очень шел, а мой оказался велик, так что пришлось выставить нижнюю челюсть, чтобы он не болтался. На мотоцикле я никогда не ездил, но оказалось, что это забавно. И приятно, в том смысле, что не жарко, ветер обдувает.
Мотоцикл трещал, в левую ногу передавалась вибрация от двигателя, Анна ехала не быстро, так что я успевал смотреть по сторонам. Я думал, она поедет по Малекону, но Анна свернула на параллельную улицу, так что смотреть тут было особо не на что, вокруг серели обычные многоэтажные дома. Потом Анна свернула влево, и мы оказались перед Университетом, а потом повернули направо, и места сразу стало много, Анна выкатила на площадь.
— Площадь Революции, — объявила Анна.
Мы наткнулись на воздух, которого здесь было много, я уже привык к тесноте и к тому, что воздух только у моря. И света больше в два раза. И башня. Анна затормозила напротив башни. Выдающаяся штука, жаль, что мы сюда не дошли вчера. Башню надо видеть. Зато сегодня доехали. Я хотел сфоткать на телефон, но подумал, что смысла в этом никакого, зачем мне собственная фотография, когда в любую секунду можно найти в интернете, там полным-полно всего.
— Это мемориал Хосе Марти, — сказала Анна. — И самая большая площадь в мире.
Я хотел возразить, что самая большая в Китае, но не стал спорить, площадь на самом деле была выдающаяся. И место, явный пуп земли, где прекрасно видно, что планета круглая, лишь изредка гвозди вколочены. Вот вроде этой башни.
Сама башня ничего, уступчатая, похожая на… Ну, сразу так не придумать, в Европе таких архитектур я не видел. Шпиль из белого камня, как и сам Хосе Марти, сидящий у подножья своей башни, усатый печальный дядька из белого камня. Башня улетала в небо, на верхней площадке бахромой чернели непонятные точки.
— Чувствуется размах, — оценил я. — И архитектура такая… Современная. На Око Саурона похоже.
— Да, все говорят, — сказала Анна. — Ее еще при Батисте построили. Шестьдесят с лишним лет назад, еще до Революции.
— Что?
— До Революции еще, — пояснила Анна. — Батиста хотел, чтобы оттуда был виден Майами.
— И виден?
— В хорошую погоду.
Батиста знал толк в дальнозоркости. Кстати, теоретически он мог «Властелина» читать.
Я представил себе, как Батиста читает Толкина и повелевает ускорить стройку. Бывает. В память об освободительной борьбе народов Средиземья.
На площади погода была не очень, что меня удивило — я думал, на Кубе всегда, кроме сезона дождей, солнце, а вот, оказывается, нет, плохая погода и здесь приключается. Тучи навалились буквально ниоткуда, вылезли между домами, но не дождевые, а плоские и серые, как старая вата из телогреек.
— А подняться можно? — спросил я.
— Бывает, что можно. Там ремонт все время, сейчас узнаю.
Анна отправилась к караульной тетке на табуретке, я отошел чуть в сторону, чтобы было виднее. Анна принялась спорить с теткой, а я смотрел вверх.
Вдруг я понял, что такое эти черные точки на белом камне. А еще подумал, что подняться не получится, недаром они там сидят. И едва подумал, как они взлетели. Разом, их кто-то спугнул, и они поднялись в небо острой пятиконечной звездой. Через секунду она рассыпалась, птицы разбирали высоту, но далеко не отлетали, держались над площадью и всматривались в город.
Анна вернулась.
— Нельзя подняться, — сказала она. — Ремонт еще не закончен.
— А зачем ремонтируют?
— Не знаю. Лифт меняют. Что-то наверху.