Пепел Анны
Шрифт:
— Это не сигары, — ответила мама. — Это орехи. Арахис, жаренный с сахаром и солью. Местные любят. Хочешь попробовать?
Завтрак мы, конечно, проспали, но, несмотря на это, аппетита я не испытывал, думаю, от жары. Орехи в жару не лучший выбор.
— Мороженого бы.
— Мороженое на Прадо, — указала мама. — Кстати, тут оно вполне себе. Разумеется, самое вкусное в Аламаре. Но у нас сегодня другие планы…
Мама заглянула в салон машины, там было еще горячо.
Ореховая женщина направилась к нам. С утра вдоль стены никого кроме таксистов не загорало, интернет-культисты то ли спали еще, то ли в школе учились, ореховая женщина приблизилась и с улыбкой протянула белые трубочки. Видно, что она знает — мы у ней орехов не купим, но все равно улыбалась. Без обиды, приветливо, я ей тоже так улыбнулся и подумал, что в следующий раз обязательно куплю этих орехов, хотя арахис я не люблю. Но куплю и съем, и газырь, свернутый из тетрадного листа в клеточку, обязательно брошу под ноги, как все тут делают, традиция такая, что ли.
Ореховая женщина подмигнула, поставила корзину на плечо и направилась в сторону Капитолия.
— Ладно, поехали, — мама забралась в машину. — А то тут сейчас со всей округи сбегутся продавалы…
В машине было жарко, хотя обдув работал на полную, но толку от него немного получалось, воздух качал да пару вареных мух. Из бардачка торчал русский журнал, читателю предлагалось оценить десять лучших животных-предсказателей. Я заинтересовался и узнал, что десятое место занимает саламандра Сандра, предсказавшая победителя на чемпионате мира, а на девятом опоссум Станислав, угадавший колебания курса доллара.
Мы поехали. Осторожно так, не как обычно, километров сорок максимум, без ускорений и перестроений. Сначала на бульвар Прадо, потом вниз, потом по Малекону. Мама вела пенсионерски, нас то и дело обгоняли веселые местные на мотоциклах, руками махали.
На набережной мне понравилось. Море интересное, я раньше такого не встречал. А здесь вдруг понял, почему людям раньше казалось, что у земли есть край. Я сейчас его видел — вода не продолжалась дальше за воображаемой линией, а обрывалась вниз. Очень правдоподобно — если бы не знал наверняка, то легко поверил бы в трех слонов и черепаху.
— Сюр, да? — это в сторону моря. — Я заметила еще в первый раз. А они тут все время живут…
Это, пожалуй, нелегко. Жить на краю света. Остается плясать и веселиться.
— У меня сегодня с коллегой встреча, — сказала мама. — С Лусией, помнишь, она к нам заходила?
— Переводчица?
— Да, переводчица. Менеджер, организатор мероприятий, ну и вообще интересная тетенька.
Мама просигналила мотоциклисту.
— Ее семья еще из колониальной испанской знати, представляешь? Она сама графиня, если по-старому. Им тут раньше полпобережья принадлежало, торговали сахаром и кофе, свой флот имели. Одним словом, настоящая аристократия. Ну, ты сам увидишь.
Мама просигналила велосипедисту.
— Аристократы-аристократы, — повторила она. — Но при этом все как один упоротые коммунисты. Ее отец — один из создателей «Движения двадцать шестого июля», представляешь?!
— Здорово.
— Да, здорово, — негромко сказала мама. — Я вот думаю, отчего так? Что им не сидится, графьям всем этим? Все им революцию подавай…
— Элита, что с них возьмешь, — ответил я. — А вот…
Я хотел спросить про книгу в самолете — кто там на самом деле в биоскоп-то иде? Но потом подумал, что так неинтересно. Лучше самому придумывать. Собака. Собака могла вполне прогуляться в биоскоп. Макака. Ромашка. Мешалка. Но мама перебила.
— Знаешь, из всей этой компании один Сьенфуэгос был из рабоче-крестьян, а остальные все адвокаты да инженеры, как всегда. Между прочим, именно Сьенфуэгос…
В следующие полторы минуты я очень много узнал про Камилло Сьенфуэгоса — веселый был человек. Что всем известен кадр кинохроники, где повстанец под обстрелом кидает во врагов коктейль Молотова — так вот, это именно Сьенфуэгос его и кидает. И народ его очень любил. И что очень жалел о его гибели в авиакатастрофе, слагал песни, поэмы, называл его именем улицы и мосты.
— Собираешься книжку про Кубу написать? — поинтересовался я. — А как же «Попутный пес»?
— Что? Какой еще пес?
— Да не, ничего. Я думал, ты книгу сочиняешь…
— Я не собираюсь книгу писать, — ответила мама строго, — а вот о диссертации подумываю. Я же кандидатскую по Латинской Америке защищала, теперь думаю специализироваться. Понимаешь, мне, как филологу, чрезвычайно интересно сравнить литературу непосредственно кубинскую и литературу, порожденную Кубой. Полагаю, это одна из последних возможностей…
— Про Кубу пишут книги?
Мы обогнали похожий на расплющенную лягушку лоурайдер апельсинового цвета, в машине сидели две толстых белых тетки в тельняшках.
— Еще как. Пишут. Правда…
Мама притормозила. Воздух в машине приятно колыхнулся. Уже оранжевый лоурайдер обошел нас справа, муха ушиблась о лобовое стекло. Муха могла в биоскоп. Муха по-сербски… Муска, наверное.
— Правда, тематика несколько ограничена, — сказала мама. — Одни пишут про любовь под развесистой гуавой, другие про «до чего довели страну эти проклятые коммуняки». Первые — те, кто сюда приехал, вторые — кому удалось сбежать. И над теми и другими распростер свои крылья магический соцреализм.
Понятно, подумал я. Великанова любит такие книжки, отец — садист, районный алькальд, торговец черным деревом и душитель свободы, мать по вечерам пляшет сальсу на авениде и торгует пластиковыми бубнами, вчера дед поймал престарелую русалку, посадил на цепь и заставил крутить сигары. Песнь козла, и нет ей предела.
— Понимаешь, это все безумно интересно, если сравнивать, допустим…
Муха потеряла сознание и скатилась по внутренней глади лобового стекла. Несчастны дети, выросшие в семье филолога, с юных лет их сознание изуродовано глубоким пониманием мировой и отечественной культуры и прочей духовностью. Куда бежать?
Кем я мог вырасти в такой ненормальной атмосфере? Мальчик из хорошей семьи, еще в младенчестве вписан был в Семеновский лейб-гвардии ЕИВ полк… то есть на скрипку меня отдали, на скрипку. Впрочем, сии муки разрешились для меня вполне благополучно, в первом классе я сломал мизинец на левой руке, счастливо развившаяся контрактура лишила меня блистательных перспектив. Бабушка не находила места от горя, отец, раз уж пошли переломы, предлагал бокс, мама не теряла надежд хотя бы на контрабас. Я выбрал бокс.