Пепел к пеплу (сборник) -

Коллектив авторов

Но, когда я толкнула дверь кабинета, то увидела, что напротив профессора в креслах для посетителей сидела пожилая пара.

– Экспертизой занимается компетентный и надежный специалист… – мягко и терпеливо, словно он говорил это не в первый раз, произнес профессор. При виде меня его породистое, чуть траченое временем лицо на мгновение исказилось в гримасе недовольства. Я растерянно замерла на пороге, и посетители профессора, проследив его взгляд, машинально обернулись.

– Мисс Тэйл? – вставая с кресла, спросил Джозеф Чепмен.

Следом за ним порывисто подхватилась его жена. Они были неуловимо похожи друг на друга, и смотрели на меня с одинаковым выражением: смесь мольбы и горя.

Я невольно отступила под тяжестью этих взглядов. Черт, вечное мое невезение! Ну почему я не пришла часом позже или раньше?

– Д-да, это я…

– Мы хотели с вами поговорить… – речь Чепмена была немного невнятной, лицо искажено последствиями инсульта.

– Узнать результаты, – подхватила его хрупкая блондинка-жена. Я невольно отметила, как сильно она похожа на свою дочь… то есть это дочь была на нее похожа.

– Мы обязательно пришлем вам копию заключения, – начал профессор, переводя сочувственный взгляд с Чепменов на меня. Он знал, что для меня беседы с родственниками – как ходьба по углям.

– Пожалуйста, – тихо и как-то совершенно безнадежно прибавила миссис Чепмен, словно это простое слово вытянуло из нее все силы. Джозеф неловко погладил ее по голове, как ребенка. По ее красивому лицу беззвучно текли мелкие обильные слезы.

– Работа еще не закончена, – сглотнув, наконец выдавила я. – Мы пришлем вам заключение.

– Он и вас подкупил, да? – вдруг сказал Джозеф Чепмен. В этом вопросе не было ни ярости, ни злости, одно только горе, и потому я не сразу поняла смысл вопроса. А когда поняла, дико возмутилась.

– Я никому и ничему не позволю влиять на результат моей экспертизы! – отчеканила я, и Чепмены растерянно опустили глаза передо мной. Я тут же устыдилась своего громогласного пафоса.

– Но я сама хотела задать вам пару вопросов… по поводу дневника, – то, что я сказала, удивило меня саму, но не брать же свои слова назад! – Профессор, вы не возражаете, если я поговорю с ними в лекционном зале?

Профессор Лонг неохотно дал свое согласие, и я сняла с вешалки ключ.

* * *

Я даже не догадывалась, насколько тяжелым может быть разговор, когда все участники беседы мучительно стараются быть деликатными. Я очень смутно представляла себе, как нужно вести беседу с людьми, только что потерявшими любимую дочь, а Чепмены отчаянно боялись словом, взглядом, намеком задеть человека, который может найти доказательства вины Торнуайта. И я уже знала, что таких доказательств я им не обеспечу.

Они мучительно подыскивали слова, стараясь меня убедить. Кое-что показалось мне интересным.

– Он не позволил ей помочь нам, когда у Джозефа случился первый инсульт, – яростно добавила миссис Чепмен, когда

на середине разговора о Кларе ее муж умолк и неловко отвернулся. – Она могла купить все что угодно и записать на его счет, но он не давал ей наличных, а когда она попросила, он рассмеялся и сказал, что она и так дорого ему обходится, и он не намерен вешать на шею всю ее семейку! А на следующий день подарил ей жемчужное ожерелье за пятьдесят тысяч! Ничего удивительного, что она… – миссис Чепмен осеклась.

Я подумала, что миссис Чемпен просто не может выговорить «самоубийство», «покончила с собой», но вдруг ее муж сжал ее ладонь и твердо сказал:

– Расскажи ей, Стефани. Кларе это не повредит, а нам тобой уже все равно.

– А Джеймс?

– Кто это, Джеймс? – спросила я после двухминутного общего молчания.

– Наш сын. Младший брат Клары, – с мимолетным проблеском гордости ответила миссис Чепмен и даже полезла за фотографией, но я успела ее остановить.

– Мистер Чепмен, миссис Чепмен, все, что вы скажете, останется вот здесь, – я прикоснулась ко лбу. – Я не полиция. И сейчас мне может пригодиться любая информация.

– Клара отдала нам несколько жемчужин из своего ожерелья, – тяжело вздохнула миссис Чемпен. – Редкий черный жемчуг, мы тайно продали его за треть цены, но все равно, этого хватило…Ей было очень больно, что она…что он вынудил ее так поступить! А у нас не было выбора. Джозеф был… в критическом состоянии, наши счета… закладная на дом…

– И Торнуайт узнал о подмене?

Тогда запрет на общение с родственниками становился логичным.

– Нет-нет, мы взяли другие…внешне было не отличить… – совсем смутилась миссис Чепмен.

– А как давно ваша дочь вела дневник? – решила я перевести разговор.

– Как только научилась писать. Лет с шести, наверное. Пряталась, придумывала какие-то ловушки для тех, кто захочет прочитать ее страшные секреты… – по лицу миссис Чепмен скользнула тень улыбки. – Она ведь хотела стать писателем, знаете? Или кинокритиком, или журналистом… Мы так просили ее подумать, не торопиться с замужеством… Она была такой хрупкой, такой доверчивой…наша девочка…

Я неопределенно кивнула. Наконец этот тягостный разговор закончился, и труднее всего было вынести надежду в глазах Чепменов, когда они прощались со мной. Я-то знала, что никакой надежды нет.

* * *

И все равно я медлила с заключением. Читала попеременно оба дневника, зажигала одну сигарету от другой, нахлесталась кофе, накричала на своего помощника Эндрюса… К счастью, он не обидчив: у него настолько легкий и счастливый характер, что я иногда подозреваю, что тут без наркотиков не обошлось. Особенно жутко его оптимизм смотрится в сочетании с местом работы, здесь как-то неловко «смотреться бодрячком!» и «быть огурцом!». Любимые выражения Эндрюса, мда.