Пепел Вавилона
Шрифт:
— Нико, — сказала она.
— Верно, верно. Надо было начинать всё это строить сразу же, когда сбросили камни.
— Я знаю.
— Не знаешь. — По его щекам, цепляясь за кожу, катились слёзы. — Нет полного процесса переработки. Всё деградирует. Корабли колонистов? Припасы? Это лишь временные меры. И мера того, сколько ещё нам придётся поддерживать жизнь на Поясе. Вот, посмотри. Зелёная кривая — ожидаемая мощность новой экономической модели. Той, которой мы не следуем, понимаешь? А это, — он указал на нисходящую красную линию, — как долго мы, в лучшем случае,
— Ясно.
— А эта линия — базовый уровень, который понадобится, чтобы сохранить жизнь населению Пояса.
— Мы держимся выше.
— Могли бы, — сказал Санджрани, — если бы следовали нашему плану. — А вот где мы сейчас.
Он сместил зелёную линию. У Мичо встал комок в горле — она поняла, на что смотрит.
— Сейчас мы в порядке, — продолжал Санджрани. — И будем ещё три года. Может, три с половиной. А после система переработки больше не сможет удовлетворять спрос. У нас не будет готова инфраструктура, чтобы заполнить провал. И тогда мы начнём умирать от голода. Не только Земля, не только Марс. Пояс тоже. И если начнём — обратно пути не будет.
— Понятно, — сказала Мичо. — И как нам это поправить?
— Не знаю, — сказал Санджрани.
«Панчин» отбыл через день, забрав с собой Санджрани и то немногое, что ещё оставалось от душевного равновесия Мичо. Её экипаж делал свою работу, наращивал порт, прокладывал новые связи. В антенны «Коннота» просачивались сообщения, часть из них — для неё. Япету требовалась пищевая магнезия. Группа исследовательских кораблей выработала фильтры и нуждалась в замене. Вольный флот изливал то, что у них звалось новостями, некоторые касались того, как много припасов, предназначавшихся астерам, Па отдала врагу.
Стоило ей попытаться заснуть, в сердце волной поднимался страх. Когда придёт тяжёлое время, начнётся голод — это произойдёт неизбежно. Трудно создавать новый сияющий город в космосе, если те люди, которые проектируют, строят его и живут в нём, умирают в нужде. Гибнут из-за того, что они с Марко грызли друг другу глотки вместо того, чтобы следовать плану.
Приходилось напоминать себе, что такой выбор сделала не она. Марко прежде неё вышел за рамки сценария. Она внесла раскол потому, что он внес свой. И она старалась помочь. Но едва закрыв глаза, Мичо видела красную линию, уходящую вниз, в никуда, без ответной зелёной вверх. Три года. Может, три с половиной. Но чтобы всё заработало, нужно начать сейчас. Они уже должны были начать.
Либо нужен совсем новый план, но ни она, ни Санджрани не знали какой.
Другие старались её не трогать — давали пищу, воду и место для размышлений. Она просыпалась одна, работала в свою смену, засыпала одна и не ощущала недостатка в общении. И поэтому удивилась, когда Лаура отыскала её в спортзале.
— Для тебя есть сообщение, капитан, — сказала она.
Не Мичо, а «капитан». Значит, сейчас Лаура была не женой, а офицером связи на вахте.
Мичо отпустила эластичные ленты, вытерла полотенцем пот.
— В чём дело?
— Луч ретранслирован через Цереру, — пояснила Лаура. — С «Росинанта», по пути на станцию Тихо. Помечено «от капитана для капитана».
Мичо собиралась просить Лауру запустить сообщение. Они семья, у них нет секретов. Опасный порыв. И она его подавила.
— Я просмотрю сообщение в своей каюте.
Когда она открыла послание, с экрана смотрел Джеймс Холден. Первая мысль была — как паршиво он выглядит. Вторая — возможно, Мичо и сама не лучше. Она сунула в утилизатор промокшее от пота полотенце. Нет полного процесса переработки. Мичо вздрогнула, но тут заговорил Холден.
— Капитан Па, надеюсь, сообщение дошло к тебе быстро. И что всё в порядке с твоим кораблём, экипажем, и... Ладно. В любом случае, я попал в странную ситуацию и, честно говоря, рассчитывал, что смогу попросить тебя об одолжении.
Он попробовал улыбнуться, но взгляд оставался тревожным.
— Скажу правду, — продолжил он. — Я здесь, можно сказать, в отчаянии.
Глава тридцать вторая
Охранники устали его пинать, втолкнули в камеру и запечатали дверь.
Некоторое время он лежал без сознания — пять минут, может, час. Не больше. Он сел. Спина и рёбра болели, но не очень сильно, и кости, похоже, не сломаны. Камера освещалась единственной встроенной лампой на стыке потолка и задней стены. Полумрак скрадывал цвета, так что трудно сказать — рубашка в потёках крови или только кажется тёмной.
Делать нечего, он потихоньку принялся инспектировать своё тело — ссадины на щеке и рёбрах, глаз заплыл, на запястьях царапины от наручников. В целом ничего страшного. От друзей ему иногда доставалось и крепче. И он не первый раз под арестом. Даже не в первый раз под арестом за то, чего не совершал. Хотя до сих пор его арестовывали внутряки.
Чем больше всё изменяется, тем больше остаётся по-прежнему, думал он. Он нашёл местечко в углу поудобнее, куда можно прислонить голову, закрыл глаза и стал ждать — вдруг удастся хоть ненадолго уснуть. Тревога оказалась сильнее, но всё-таки он чуть подремал, пока дверь не открыли. Два охранника в броне и с оружием. С ними какая-то шишка, тоже в броне. Все с эмблемами Вольного флота.
Возможно, оно и неплохо. Люди обычно не наряжаются для убийства.
— Эмиль Жаккард Вандеркост?
— Воды, — попросил он.
Старшим был щекастый мальчишка с тёмной кожей и такого же цвета глазами. По-своему даже красивый, но чересчур молод на вкус Вандеркоста. Он вступил в тот возраст, когда секс — это уже не о том, с кем ложишься в постель, а скорее, с кем рядом проснёшься после, а диапазон тех, кого Вандеркост считал детьми, расширился и включал мужчин чуть за тридцать.
Симпатичный ребёнок нахмурился — то ли на Вандеркоста, то ли из-за того, как с ним обращаются. Заперли дверь и держали его в темноте. Заставляли страдать от жажды.