Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
«Дельфин» принадлежал фирме «Театр Дельфин инкорпорейтед», дочернему предприятию «Консолитейтид Ойлс». Фирму, вообще говоря, основал мистер Гринслейд, дабы всячески способствовать претворению в жизнь проекта «Дельфин». В кабинете администрации за новеньким столом сидел Уинтер Морис, весьма деловитый театральный администратор. На работу его рекомендовал Перегрин, и Гринслейд соблаговолил взять Мориса, подвергнув его не одному утомительному собеседованию и наведя о нем справки, где только было возможно. Во время ремонта и реставрации мистер Кондукис оставался невидимым и неслышимым, однако он не ставил палки в колеса, наоборот, благодаря его могуществу работа шла без сучка без задоринки и все проблемы решались с удивительной легкостью. Морис занимался театральным хозяйством и полным обеспечением постановок, заключал контракты с актерами, художниками, костюмерами, руководил служащими и рабочими сцены, общался с прессой и, кроме того, умело и деликатно использовал каждую мелочь, которая могла бы пойти на пользу театру.
Невысокий подвижный человек, с бледным лицом и густой курчавой шевелюрой, он в редкие часы досуга увлекался коллекционированием антиквариата.
— Доброе утро, Уинти.
— А, это ты, Перри. — Приветствие Мориса прозвучало скорее как констатация факта.
— Можешь меня чем-нибудь порадовать?
Морис покачал головой.
— Пока не забыл. Нам нужен сторож, дневной или ночной, дворник, вахтер или что-нибудь в этом роде?
— Будет нужен через несколько дней.
Перегрин рассказал ему о Джоббинсе.
— Хорошо, — сказал Морис. — Если у него с рекомендациями все в порядке. Теперь моя очередь. Ты утвердил состав труппы?
— Нет еще. Я пока в сомнениях.
— Что ты думаешь о Гарри Гроуве?
— Как об актере?
— Да.
— Как актера я его ценю.
— Тем лучше. Он принят в труппу.
— Уинти, что все это значит?
— Директива, мой дорогой, или что-то вроде этого. Из главной конторы.
— В отношении В. Хартли Гроува?
— Просмотри-ка свою почту, думаю, там будет что-нибудь на сей счет.
Перегрин подошел к своему столу. Он давно научился отличать корреспонденцию мистера Гринслейда и теперь торопливо выбрал из пачки нужное письмо.
«Дорогой Перегрин Джей!
Работы под вашим руководством продвигаются весьма удовлетворительно и согласно плану. Мы очень довольны общей идеей и воплощением первоначального проекта и одобряем решение об открытии театра премьерой вашей новой пьесы, особенно если учесть ваш нынешний успех в театре «Единорог». Мы хотели бы в сугубо неофициальном порядке попросить вас обратить внимание на В. Хартли Гроува, актера, как вы должно быть, знаете, достаточно известного и опытного. Мистер Кондукис лично будет весьма рад, если вы не забудете о Гроуве при формировании труппы.
С наилучшими пожеланиями
искренне ваш,
Стэнли Гринслейд»
Когда Перегрин дочитал записку, его вдруг охватила глубокая тревога. Острота чувства была совершенно непропорциональна причине, вызвавшей его. Нигде так часто не используют личные связи и не проталкивают своих людей, как в театре. Найти способ быть представленным режиссеру или администратору, дабы заполучить роль в постановке, — обычное дело для актера. Несколько секунд Перегрин с ужасом раздумывал, уж не движет ли им ревность, а может быть, власть, столь непостижимым и странным образом оказавшаяся в его руках, уже успела развратить его. Но нет, решил он по зрелом размышлении, у него были более веские основания, чтобы отрицательно отнестись к просьбе Гринслейда. Перегрин обернулся к Морису. Тот наблюдал за ним с легкой улыбкой на губах.
— Мне это не нравится, — сказал Перегрин.
— Вижу, мой мальчик. Можно ли узнать почему?
— Можно. Мне не нравится репутация В. Хартли Гроува. Я стараюсь не обращать внимания на сплетни в театре и не скажу, что верю всему, что говорят о Гарри Гроуве.
— А что о нем говорят?
— Неизвестно, чего от него ждать. Он как-то играл в моей постановке, да и прежде я с ним встречался. Он преподавал постановку голоса в нашей театральной школе и исчез, проработав лишь неделю. Как к этому относиться? Думаю, большинство женщин находят его привлекательным. Я не могу сказать, — продолжал Перегрин, ероша волосы, — что в те дни, когда мы работали вместе, он делал что-то предосудительное, и должен признаться, что лично я нахожу его забавным. Но кроме двух женщин в труппе, его никто не любил. Те двое тоже говорили, что терпеть его не могут, но надо было видеть, как они исподтишка переглядывались.
— Это, — сказал Морис, взяв письмо со своего стола, — практически приказ. Полагаю, что ты получил такой же.
— Да, черт побери.
— До сих пор тебе предоставлялась полнейшая свобода, Перри. Конечно, это не мое дело, но, честно говоря, мой мальчик, я в жизни не видал ничего подобного. Ты и главный управляющий театром, и режиссер, и автор. Да когда такое бывало!
— Не знаю, бывало такое или нет, — сказал Перегрин, глядя в упор на администратора, — но я надеюсь, что получил все это благодаря моей репутации как режиссера и драматурга. Я верю, что так оно и есть. Другого мало-мальски разумного объяснения я не нахожу, Уинти.
— Конечно, конечно, старина, тут и говорить не о чем, — поспешил согласиться Уинтер Морис.
— Что касается В. Хартли Гроува, то боюсь, мне не отвертеться. Собственно говоря, он будет очень неплох как мистер В. Х. Это его роль. Но мне это не нравится. Господи, — воскликнул Перегрин, — мало я взвалил на себя, взяв Маркуса Найта, равного по склочности трем примадоннам, на главную роль? Чем я провинился, что мне в придачу подсовывают еще и Гарри Гроува?
— Наш Великий Актер уже затевает интригу. Звонит мне два раза на дню и оспаривает каждый пункт контракта.
— И кто побеждает?
— Я, — сказал Уинтер Морис. — Пока.
— Молодец.
— Меня уже с души воротит, — признался Морис. — Собственно, контракт у меня здесь, могу показать. — Он порылся в кипе документов, лежавших на столе. — Он его все-таки подписал, но никак не может этого пережить. А подпись у него! Нам пришлось чуть ли не целую страницу для нее выделить. Взгляни-ка.
Размашистая и совершенно неразборчивая подпись и впрямь занимала на удивление много места. Перегрин мельком взглянул на нее и вдруг заинтересовался.
— Где-то я ее уже видел, — сказал он. — Очертаниями напоминает смерч.
— Такое раз увидишь, никогда не забудешь.
— Я видел ее совсем недавно, — продолжал Перегрин, — но где, не могу вспомнить.
На лице Уинтера Мориса появилось скучающее выражение.
— Он подписал тебе программку? — ехидно спросил он.
— Нет, с театром это не связано… Ну ладно, бог с ней. Карусель закрутится с первой же репетиции. Он, конечно, захочет, чтобы я переписал его роль, сделал бы ее более выразительной, колоритной, сочной. Я и так в дурацком положении. Строго говоря, драматург не должен ставить собственные опусы. Он слишком нежно к ним относится. Но такое и раньше случалось, и я готов повторить подвиг предшественников. С Марко или без него. Он очень похож на графтоновский портрет Шекспира. У него божественный голос и колоссальные заслуги. Он великолепный актер, и роль исключительно ему подходит. Если мы с ним сцепимся, то в выигрыше не окажется никто, но, черт возьми, я готов к бою.