Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
— Правильно мыслишь, — сказал Морис. — Не сдавайся, мой мальчик, не сдавайся.
Перегрин уселся за свой стол. Вскоре зазвонил зуммер, и секретарша, молодая женщина, присланная Гринслейдом и располагавшаяся в отдельном закутке, сказала: «Мистер Джей, вас спрашивают из музея Виктории и Альберта» [14] .
Перегрин воздержался от дежурной шутки: «Всегда к услугам Ее величества и принца-консорта». Слишком много он ждал от этого звонка.
— О да, спасибо, —
14
Музей, основанный в XIX веке королевой Викторией и ее мужем принцем-консортом Альбертом.
— Мистер Джей, — начал эксперт, — у вас есть время выслушать меня?
— Конечно.
— Я подумал, что лучше сначала переговорить с вами. Разумеется, мы пришлем вам официальный отчет для передачи вашему патрону, но я просто… — продолжал эксперт, и его голос, как заметил с нарастающим волнением Перегрин, дрогнул, — … случилось нечто невероятное. Впрочем, я буду краток. Записка была всесторонне исследована. Три специалиста сравнивали ее с известными документами и нашли достаточно совпадений, чтобы с полной ответственностью настаивать на идентичности автора. Кожа, бумага и чернила также не вызывают сомнений в подлинности; за исключением пятен от соленой воды, иных чужеродных наслоений на них не обнаружено. Невероятно, но факт, мой дорогой мистер Джей, перчатка и записка, кажется, действительно являются тем, за что их выдавали.
— Я чувствовал, что так оно и есть, а теперь не могу поверить в это, — сказал Перегрин.
— Вопрос в том, что с ними делать?
— Вы можете оставить их пока у себя?
— Мы готовы сделать это. Мы даже согласились бы, — в голосе эксперта послышалось подобие смешка, — оставить их у нас навсегда. Однако думаю, мое начальство после соответствующих консультаций сделает предложение мистеру… э-э… владельцу. Через вас, разумеется, и — я полагаю, это будет правильно — мистера Гринслейда.
— Хорошо. И никакой информации в прессе.
— Боже сохрани! — пронзительно возопил эксперт. — И речи быть не может. Представить страшно! — Он помолчал. — Вы, случайно, не в курсе, он подумывает о продаже?
— На сей счет мне известно столько же, сколько и вам.
— Понятно. Ну что ж, заключение и все сопроводительные документы вы получите в течение следующей недели. Должен признаться, я позвонил вам просто потому, что… короче говоря… я тоже, как и вы, видимо, страстный обожатель.
— Я написал пьесу о перчатке, — сказал Перегрин, поддаваясь порыву. — Мы открываем ею театр.
— Правда? Пьеса? — голос эксперта поскучнел.
— Это не какая-нибудь новомодная белиберда! — закричал Перегрин в трубку. — Это своего рода знак преклонения. «Пьеса?» Да, пьеса!
— О, извините! Конечно, конечно.
— Ладно, спасибо, что позвонили.
— Не за что.
— До свидания.
—
Перегрин положил трубку и обнаружил, что Уинтер Морис не сводит с него глаз.
— Тебе надо знать об этом, Уинти, — сказал Перегрин. — Но, как ты слышал, никакой информации для прессы. Это касается нашего могущественного патрона, так что смотри, никому ни звука.
— Хорошо, буду нем как рыба.
— Не выдашь тайну?
— Ни за что, клянусь честью.
И Перегрин начал рассказывать. Когда он закончил, Морис вцепился руками в свои черные кудри и застонал.
— Но послушай, послушай! Какой материал! Какой повод для разговоров о нас! Пьеса называется «Перчатка», а настоящая перчатка у нас. Величайшая шекспировская реликвия всех времен. Перчатка в «Дельфине»! Предложения из Америки. Письма в газеты: «Шекспировская реликвия должна остаться в Англии». «Цена на перчатку «Дельфина» растет!» Сбор средств. Да мало ли что еще. Ах, Перри, родной мой, милый, милый Перри, какие возможности открываются, а мы должны хранить тайну!
— Уймись, Уинти, все бесполезно.
— Бесполезно? Да пользы хоть отбавляй! К нашему великому человеку нужно найти подход. Он должен понять. Его надо заставить действовать. Ты знаком с ним. Что может заставить его действовать? Послушай, он финансовый гений, он не может не понимать своей выгоды. Подумай, если с умом подойти к этому делу, выбрать правильный момент и обнародовать эту историю, какой будет шум, какая реклама!.. Перри…
— Ну хватит, — твердо сказал Перегрин.
— Ох-ох-ох!
— Я скажу тебе, Уинти, что будет. Он заберет ее обратно, прижмет к своей бесчувственной груди и запрет в бюро времен Людовика …надцатого, и нам больше никогда не увидеть перчатки юного Гамнета Шекспира.
Однако вскоре выяснилось, что Перегрин заблуждался.
2
«Лишь одна осталась, — звучным голосом читал Маркус Найт. — Спрячь ее куда-нибудь. Я не в силах глядеть на нее. Спрячь».
Он положил копию пьесы Перегрина на стол, и шестеро других членов труппы последовали его примеру. Послышался шелест отпечатанных на машинке листков.
— Спасибо, — сказал Перегрин. — Вы мне очень помогли. Прочитали прекрасно.
Он обвел взглядом присутствующих. Огромные черные глаза Дестини Мед были с трепетным обожанием устремлены на Перегрина. Сейчас она походила на полупомешанную и чувственную средневековую святую. Перегрин отлично понимал, что это ничего не значит. Поймав его взгляд, Дестини поднесла пальцы к губам, а затем медленно протянула вперед руку.
— Милый Перри, — негромко прозвучал ее прославленный, с легкой хрипотцой голос, — что мы можем сказать? Нет слов. Нет слов.
Сделав очаровательно-беспомощный жест, она посмотрела на других актеров, и те откликнулись восклицаниями и междометиями, смысл которых было трудно разобрать.