Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
Мистер Кондукис поднялся и принялся пятиться к бюро, словно человек на кинопленке, прокручиваемой назад. Фокс тоже встал и скользнул ему за спину. Мистер Кондукис вынул из нагрудного кармана шелковый малиновый платок и поднес его ко рту, над верхней губой блестели капельки пота. Лоб также прорезали струйки пота, смуглая кожа на лице натянулась, и отчетливо проступили скулы.
— Замолчите, — сказал он. — Да, замолчите.
Кто-то вошел в дом. В отдалении раздался громкий голос, но слов разобрать было нельзя.
Дверь отворилась, и в библиотеке появился новый посетитель.
— Ты рассказал им! — завопил мистер Кондукис. — Ты предал меня! Клянусь, я жалею, что не убил тебя!
Фокс обхватил его сзади. Кондукис перестал сопротивляться почти сразу.
3
Тревор, по предложению Аллейна, должен был сидеть в постели. Его перевели в отдельную палату, помогли сесть и подоткнули подушками. Через кровать, на уровне живота мальчика, был перекинут столик, чтобы складывать на него подношения визитеров. Состояние Тревора значительно улучшилось, он был склонен покомандовать, правда, пока ему недоставало сил развернуться в полной мере.
Отдельная палата была небольшой, но в углу стояла ширма, за которой находился инспектор Фокс. Он спрятался там прежде, чем привезли мальчика. Его большие ноги в начищенных ботинках прикрывал чемодан Тревора. Аллейн устроился на стуле у кровати.
Заставив Аллейна поклясться в том, что полиция его ни в чем не подозревает, Тревор весьма красноречиво и очень подробно повторил рассказ о своих проделках в опустевшем театре, однако, дойдя до того момента, когда он, находясь в бельэтаже, услышал в отдалении телефонный звонок, не захотел или не смог продолжить повествование.
— Больше я ничего не помню, — с важностью сказал он. — Я потерял сознание. Я получил сотрясение мозга. Доктор говорит, что я был в ужасном состоянии. Послушайте, шеф, а куда я упал? Как все было?
— Ты упал в партер.
— Да ну!
— Правда.
— В партер! С ума сойти! По почему?
— Именно это я и хочу выяснить.
Тревор скосил глаза в сторону.
— Старый Генри Джоббинс меня прищучил? — спросил он.
— Нет.
— Или Чаз Рэндом?
На лице Тревора появилось выражение тайного злорадства, которое, словно отвратительное родимое пятно, портило хорошенькую физиономию мальчика. Тревор хихикнул.
— Чаз от меня на стенку лез. Послушайте, шеф, это Чаз меня уделал, точно вам говорю. Я его достал так, что он света белого не взвидел.
Слушая Тревора, Аллейн машинально отметил про себя, как сквозь тонкий слой дрессировки, полученной в театральной школе, пробивается неистребимая натура уличного мальчишки. Как бы Тревор старательно ни артикулировал гласные, как бы четко ни произносил согласные, Аллейну все равно слышалось «га-а-рю… тэ-ак… шта…». Смысл речей заглушал правильную дикцию.
— Кое-кто из труппы придет навестить тебя, — сказал Аллейн. — Им нельзя надолго задерживаться здесь, но все хотят пожелать тебе скорейшего выздоровления.
— Буду рад, — снисходительно признался Тревор. Он был чрезвычайно доволен собой.
Аллейн еще немного побеседовал с мальчиком, внимательно наблюдая за ним, затем, сознавая, что задуманное мероприятие может окончиться весьма плачевно, сказал:
— Послушай, Тревор, я хочу просить тебя о помощи в очень сложном и важном деле. Если мое предложение тебе не понравится, мы оставим тебя в покое. Но с другой стороны…
Он умолк. Тревор с заносчивым видом посмотрел на него.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанского, — развязно произнес он. — В чем проблема, шеф? Вперед, поехали.
Через десять минут стали появляться посетители, их встречал Перегрин Джей. Накануне Аллейн предупредил его: «Скажите им, что Тревор хотел бы увидеться с каждым на несколько минут, и установите очередность. Соберите их всех в холле в конце коридора».
Посетители принесли подарки.
Первым вошел Уинтер Морис с коробкой глазированных фруктов. Он положил ее на столик и затем встал у изножия кровати. На Морисе был шерстяной костюм в черную и белую клетку и темно-красный галстук. Волосы, аккуратно подстриженные, завивались на лбу и за ушами. Склонив голову набок, он глядел на Тревора.
— Ну-ну, — произнес он. — Наша звезда поправляется. Хорошо быть знаменитым, правда?
Тревор отвечал томно и величественно, но не прошло и пяти минут, как он упомянул о своем агенте, который непременно свяжется с мистером Морисом по поводу компенсации и проследит, чтобы все было в порядке.
— Ну вот, будешь ты еще и об этом беспокоиться, — сказал Морис, уклончиво поглядывая на Тревора. — Мы сделаем все как надо.
— Надеюсь, мистер Морис, — ответил Тревор. Он положил голову на подушку и прикрыл глаза. — Чудно, каким я слабым стал. Ну да это долго не продлится. Мои врачи ходят с такими серьезными физиономиями. Чудаки.
— Ты словно играешь конец первого акта, — сказал Морис. — Но я не должен тебя утомлять.
Он на цыпочках отошел от кровати и, проходя мимо Аллейна, подмигнул — тяжелое белое веко опустилось на глаз.
Джереми Джонс сделал миниатюрные фигурки персонажей пьесы и укрепил их на крошечной сцене.
— Какая красота, — сказал Тревор. — Ох, мистер Джонс, вы не пожалели времени. Положите на столик, пожалуйста.
Джереми поставил игрушку на столик. Тревор смотрел ему в лицо.
— У вас такие ловкие руки, правда, мистер Джонс?
Джереми подозрительно глянул на него, вспыхнул и сказал, обращаясь к Аллейну:
— Я не должен задерживаться.
— Не уходите, — попросил Тревор. — Пока.
Джереми неловко переминался с ноги на ногу, искоса поглядывая на Аллейна и не зная, о чем говорить с больным. Перегрин постучал в дверь, открыл ее, увидев друга, извинился и снова вышел в коридор.
— Я хочу поговорить с мистером Джеем, — заволновался Тревор. — Немедленно! Позовите его обратно.