Переговорщик
Шрифт:
– И ты веришь во всю эту хрень?
– спросил один.
– Лиссьер уверяет, что так оно и есть на самом деле, - ответил второй.
– Радиация все поставила с ног на голову, так что нужно лишь как следует поискать среди этих выродков.
– Для меня все это китайская грамота, - ответил первый.
– Ты вот скажи мне только, почему для этого понадобились именно дети?
– Ты видно проспал, когда Лиссьер распинался, обрисовывая научную часть вводной, - обиженно отозвался второй.
– Пригодны только вторые и третьи поколения, рожденные уже после войны. Это гарантирует, что закрепленные в них полезные признаки не сочетаются с отвратительными дефектами. Взрослые, пережившие бомбардировки, и их дети не годятся, а вот следующие поколения как раз представляют
– Ну, хорошо, это то мне понятно, - все еще с сомнением отозвался второй.
– И что же это за признаки такие расчудесные шишколобые рассчитывают найти в этих детях?
– Лиссьер особо не вдавался в подробности, - замялся первый.
– Сказал, что они позволят обрести устойчивость к радиации, особые способности мозга, ну и так далее...
– Телепатия что ли?
– шутливо заметил второй.
– Попахивает шарлатанством. Ну да нам что, приказ есть приказ. А с взрослыми тогда что?
– Не знаю, - беззаботно ответил первый.
– На Остров с нами они точно не полетят: в вертолете не поместятся. Заберем только детей. Значит, взрослых отпустим или...
Собеседники замолкли. Они протащили Майкла еще немного и грубо бросили на землю. Он ударился головой и оглушенный, на мгновение перестал что-либо слышать и видеть. Неудобно вывернутую шею ломило. Вновь разлепив один глаз, он уставился в безжизненное лицо Чака. Парень лежал рядом. За ним виднелась цветистая рубаха Джека. Оба мертвы. Плохо дело. Майкл скосил глаз вдоль своего тела и заметил ворота монастыря, заложенные засовом, а дальше вооруженного человека в темно зеленой униформе с надетым поверх бронежилетом и портупеей. Он держал у лица бинокль и всматривался куда-то за стену монастыря, стоя на осыпи, образованной обломками кирпичей из осыпавшейся верхушки стены.
На Майкла упала чья-то тень, и он поспешил зажмуриться, надеясь, что не слишком отличается от мертвеца. Кто-то грубым пинком поддел его в бок и перевернул на спину. Старику стоило больших усилий не сморщиться и не завопить от боли в боку, сохраняя при этом недвижным лицо. По шороху ног он даже с закрытыми глазами мог определить, в каком сейчас положении находится его мучитель. Пальцы старика пошарили по земле и наткнулись на что-то твердое. Камень. Превозмогая боль и корку засохшей крови, он открыл оба глаза и уставился в лицо склонившегося над ним молодого парня, одетого точно так же, как и тот незнакомец, что был у стены, в пятнистую униформу. Парень, наткнувшись на взгляд старика, застыл в растерянности. Удар Майкла вышел слабым, но пришелся незнакомцу в висок, к тому же сорвав с него шлем, и парень без звука свалился на землю. Майкл вскочил с земли, и его тут же замутило, но, стиснув зубы, он нацелился на ворота монастыря и заставил себя бежать. К его счастью, второй вооруженный незнакомец продолжал смотреть в бинокль, никак не отреагировав на произошедшее. Старик бросился к воротам, выдернул засов и плечом толкнул створки. Засов предательски заскрежетал, но ходу назад уже не было. Майкл прыгнул в распахивающиеся ворота и побежал по площадке к ближайшему из склонов, рассчитывая успеть ускользнуть из поля видимости наблюдателя за стеной, пока тот не сообразил, что произошло.
Время будто застыло, превратившись в вязкую субстанцию, подло замедлившую все движения. Все в Майкле сжалось в ожидании выстрела, а его все не было. Старик уже обрадовался, что удача и на этот раз на его стороне, но тут что-то больно, без предупреждения, впилось под лопатку, и на боку старика взбух надутый кровавыми брызгами пузырь рубашки, лопнул, выпустив розовый пар через пробитое пулей отверстие, и неопрятно обвис окровавленной дырой. Удар пули толкнул Майкла вперед, одновременно разворачивая вокруг оси. Старик упал и покатился по склону. Вторую впившуюся в плечо пулю он уже не почувствовал. Уже без сознания он катился, как куль с песком с безвольно дрягающимися
В чувство его привел прохладный ветер. Грудь горела, будто всю левую сторону ошпарили кипятком. При каждом вдохе легкие прорезала острая боль. Такая, что дышать не хотелось вовсе, но организм все равно через силу заставлял делать вдох, когда не дышать было уже просто невозможно. Правую руку он не чувствовал совсем. Будто ее отрубили. Со второй рукой и ногами было не лучше: в них будто вставили стальные прутья и при малейшем движении словно проворачивали внутри вокруг оси. Майкл попробовал открыть глаза. На этот раз этому ничто не мешало. Он лежал в самом низу склона. Чуть поодаль колесами вверх валялся его разбитый автобус. Корпус был расплющен в лепешку. Теперь это была просто груда металлолома, растерявшая, пока катилась по склону, двери, стекла и капот, усыпавшие склон приметной дорожкой из обломков.
Майкл собрался с силами и протиснул себе под грудь руку, которую еще чувствовал. Ладонь тут же вляпалась во что-то влажное и теплое. Старик попробовал приподняться, и тут боль в груди расколола его тело надвое, мгновенно рассекла мозг, как бешено вращающаяся циркулярная пила и...
...Джимми отшатнулся от постели, одновременно порывисто вскочил с табурета, уронив его на пол, и стремглав бросился вон из комнаты. Майкл, почувствовав удивительное облегчение, будто каким-то волшебным образом переложил груз всего того, что с ним приключилось, на этого блаженного юношу, громко выдохнул, и его напряженная шея расслабилась, давая возможность голове откинуться на подушку. Взгляд Майкла потух, и он погрузился в безмятежное и на этот раз продолжительное забытье.
Джимми распахнул дверь и в проходе столкнулся с Августой, прибежавшей на звук упавшего табурета.
– Эй, Джимми, а тебе-то что здесь понадобилось!?
– нахмурившись, воскликнула она.
Вперив взгляд себе под ноги и мыча что-то неразборчивое под нос, Джимми пронесся мимо женщины, не обратив на нее ни малейшего внимания. Он сбежал по ступенькам вниз и, распахнув дверь плечом, выскочил на улицу. На улице Джимми даже не потрудился остановиться на время, чтобы сориентироваться или перевести дух. Он точно знал, куда ему следует идти. Как и Томи до него, Джимми изо всех сил печатал мостовую своими башмаками, не обращая внимания на боль в пятках, подгоняемый только ему одному ведомой причиной. Он бежал мимо заброшенных домов, грозивших обрушиться в любой момент и потому непригодных для жилья, на ходу перемахивал через кучи щебня, так и оставшиеся неубранными здесь, на окраине города, безошибочно сворачивал с одной улочки, на другую, едва не сбивая редких встретившихся прохожих.
Дома раздались перед ним, пропуская на достаточно обширную площадь, в дальнем конце которой возвышался трехэтажный особняк из красного кирпича. Это было здание мэрии, впрочем, наполовину отданное под обычные квартиры теперь, когда путного жилья в городе было раз два и обчелся. На площади перед мэрией собрались, наверное, почти все жители городка. Джимми, расталкивая людей, устремился туда, откуда доносились слова прощаний, всхлипывания, просьбы и напутствия. Послышался шум работающего вхолостую двигателя грузовика, и Джимми удвоил усилия. Наконец прорвавшись сквозь толпу, он выскочил на свободное пространство и увидел отъезжающий грузовик. Джимми бросился за ним, а вслед ему кричали:
– Джимми, куда ты!
– Стой, сумасшедший!
Но он не обращал на эти крики внимания. Он видел лишь удаляющийся грузовик с высокими бортами, и, единственный раз подняв глаза от мостовой, посмотрел на сидящих в кузове вооруженных людей. Их было около дюжины, если не считать тех, кто сидел в кабине грузовика. Двигатель машины чихал и взревывал, ее корпус трясся, как припадочный, и людям в кузове приходилось хвататься за борта, чтобы не валиться друг на дружку. Грузовик еще не набрал приличную скорость, а только лишь разворачивался на площади, объезжая высившийся в центре памятник, чтобы затем вырулить на небольшую улочку, ведущую к окраине города.