Перегрин
Шрифт:
Я иду к хлебопекарням, которых здесь десятка два. Основных сортов хлеба три: белый пшеничный из мелкой муки, белый пшеничный из муки грубого помола и черный, народный — из муки грубого помола с отрубями. Как ни странно, лучшим считается второй, хотя самый дорогой первый. Третий — для бедняков. Для самых бедных и рабов — из ячменной, просяной и даже каштановой муки с отрубями. Я покупаю в окошке, которое ведет в пекарню, у булочника, выпачканного в муке, хлеб второго сорта — большой, горячий каравай с хрустящей корочкой. Иду дальше к харчевням, часть из которых — железный или каменный ящик с горящими древесными углями, над которыми на решетке запекается мясо или рыба. Можешь купить готовое, можешь выбрать полуфабрикат, оценив его свежесть и принадлежность, потому что запросто могут подсунуть тухлятину или, что веселее, собачатину, кошатину или крысятину, после чего понравившееся приготовят при тебе. Я выбираю кусок свежей жирной говядины, плачу за него, после чего, отламывая от каравая кусочки свежей, хрустящей, вкуснейшей корочки и поедая их, жду, когда повар запечет. Бродячий виноторговец с большим бурдюком за спиной наливает мне за секстанс красного вина в свою старую, щербатую, глиняную кружку емкостью с пол-литра, после чего идет искать следующего клиента. Пустую кружку я оставлю повару, а тот передаст хозяину. Они тут помогают друг другу, если не являются конкурентами. В противном случае можно к еде получить и бесплатное зрелище, как я однажды наблюдал бой двух виноторговцев, которые дуэльным оружием избрали свои бурдюки. Проиграл тот, у которого лопнул бурдюк и вылилось содержимое, потому что удары его потеряли вес в прямом и переносном смысле.
Поев, иду к лупанарию, как здесь называются бордели, чтоб предаться послеобеденному сну. Сиеста — это святое даже для рабов. Все прекращают работать и, толкаясь локтями, быстро расходятся по своим ложам. В нашей комнате пусто. Гай Публий Минуций пропадает по своим делам. Звал меня с собой, но мне надоели его попойки с корешами-преторианцами, у которых разговоры только о деньгах, выпивке и драках. Я уже и так знаю, кто самый сильный кулачный боец в преторианской гвардии и сколько зубов он выбивает одним ударом — все, что есть во рту противника. Встречаться с ним у меня нет желания, потому что без зубов жизнь превращается в жвачку.
В комнату заглядывает Полла, приглашает, смущаясь, что при ее профессии кажется нонсенсом:
— Пошли ко мне. Цецилия не против. Клиентов все равно не будет до конца сиесты.
Я иду вслед за девушкой в ее комнату, а ведь раньше брезговал проститутками. Видимо, пребывание в рабстве сильно пошатнуло мои моральные принципы.
Полла, попривыкнув к новым наслаждениям, занимается теперь любовью, как и положено крестьянке — собирает все колоски и даже зернышки, чтобы ни одно не пропало зря. Мне начинает казаться, что проститутка из нас двоих я, только непонятно, как со мной расплачиваются. От этих мыслей у меня появляется сильное желание закурить сигарету. К счастью, Колумб родится не скоро, а самому переться за табаком в Америку по облому, хотя было бы интересно посмотреть, что сейчас творится на территориях будущих империй инков и майя.
В лупанарий шумно вваливается Гай Публий Минуций. Он не умеет жить тихо и спокойно.
— Варвар, выходи! Я знаю, что ты не спишь! — шутливо кричит он.
Варваром он называет меня, когда хочет сообщить что-то приятное. Я иду в нашу комнату, где римлянин уже лежит одетый и обутый на кровати. На ногах у него новейшие калиги с острыми и блестящими железными шипами. На табуретке в тазике стоит принесенный Гаем кувшин с вином и две глиняные чаши, новенькие. Мой бывший сокамерник умудряется почти из каждой таверны ныкнуть одну-две чаши или кружки. К утру они непонятным образом исчезают из комнаты. Цецилия и девицы клянутся, что не берут нашу посуду, мол, своей хватает.
— Выпей вина и послушай, что я тебе скажу, — начинает Гай Минуций, нетерпеливо ждет, когда я сделаю это, после чего продолжает торжественно: — Ты видишь перед собой нового преторианца! Меня приняли! Причем срок службы в обычном легионе пошел в зачет выслуги!
— И во сколько тебе это обошлось? — интересуюсь я.
— На всё про всё ушло… — его перемыкает, потому что имеет проблемы со счетом, — …да всё ушло, что было! Но с завтрашнего дня я на службе, переберусь утром в казарму, и мне будут платить в два раза больше, чем раньше!
— Поздравляю! — искренне произношу я, хотя понимаю, что теперь и в моей жизни грядут изменения, как минимум, последует потеря бесплатного жилья.
— Я и на счет тебя договорился, — продолжает он. — Ты ведь с лошадьми ладишь. Будешь служить во вспомогательном отряде, приглядывать за жеребцами наших кавалеристов. Не кузнецом, а вообще. Не знаю, что точно будешь делать, тебе расскажут.
— Спасибо, но это не для меня! — отказываюсь я, не желая двадцать пять лет пробыть конюхом, чтобы получить за это римское гражданство и надел земли. — Если уж служить во вспомогательных войсках, то лучше на флоте.
Догадываясь, что рано или поздно мой бывший сокамерник устроится в гвардию или вернется в свой легион, я начал подумывать, чем бы заняться? Награбленного в Пантикапее хватит еще на несколько месяцев сытой и спокойной жизни, но потом все равно надо будет определяться. Как я мог видеть во время плавания из Византия в Остию, сейчас на Средиземном море не самое лучшее время для морской торговли. Римляне воюют со всеми или все воюют с римлянами, и, благодаря этому бардаку, развелось много пиратов. Не только галеры, но и «круглые» суда ходят большими караванами, а меня всегда раздражала стадность. К пиратам тоже не так-то и просто прибиться, потому что набирают экипажи по национальному признаку. Сунувшись к ним, можно запросто оказаться не соратником, а рабом-гребцом на галере. Сидеть на берегу мне надоело еще в предыдущую эпоху, да и к сухопутной торговле или занятиям каким-либо ремеслом не имею склонности, поэтому решил поискать счастья в римском военно-морском флоте, хотя там надо служить на год больше, чем в других вспомогательных частях. Какая мне разница, двадцать пять лет или двадцать шесть, если уверен, что не прослужу и половину срока, свалю при первой же интересной возможности?!
— Завтра утром отправлюсь в Мизен, — поделился я.
Мизен — это городок неподалеку от Неаполя. Там сейчас находится одна из второстепенных баз военно-морского флота Римской республики, ближняя к Риму. Главная располагалась в городе Форум Юлия в Галлии. Я не захотел переться туда. Проблем с зачислением быть не должно, потому что римляне редко служат на флоте, разве что командирами. Большую часть военных моряков составляют такие же, как я, перегрины.
— Как хочешь! — с сожалением произносит Гай. — Если передумаешь, возвращайся. Найдешь меня, помогу устроиться к нам в гвардию.
Зная, что я — сын тирана, он искренне верил, что, как и все варвары, буду считать за счастье сгребать навоз в преторианской конюшне.
В лупанарии акустика такова, что все в курсе твоих разговоров, поэтому Полла, когда я вернулся к ней в комнату, шепчет мне на ухо, касаясь его сухими горячими губами:
— Забери меня с собой! Я буду делать всё, что ты захочешь: стирать, убирать, готовить! Ты не пожалеешь!
Что забавно, женщины искренне верят, что, садясь тебе на шею, делают тебе большое одолжение. Моя первая жена постоянно напоминала, что потратила на меня свои лучшие годы. Жаль, что не смогла найти другого дурака на эти годы!
— Хорошо, буду ждать тебя на берегу Тибра у Тройных ворот, — шепчу я в ответ.
Наверняка в Мизене женщин намного меньше, чем мужчин, на всех не хватает, так что лучше приехать со своей. Уверен, что Полла знает, что военнослужащим римской армии и флота запрещено жениться, так что не будет утверждать, что я украл ее лучшие годы и разрушил самые прекрасные мечты. Впрочем, еще и как будет! Если совместная жизнь не сложилась, женщина всегда обвиняет мужчину. Она-то выбор сделала правильно, а вот он… На самом деле в разводе всегда виновата женщина, а в женитьбе — мужчина.